Средства массовой информации вразнобой, путая факты и домыслы, сообщили об очередном ЧП в украинской системе исполнения наказаний: из колонии в Луганской области пытались совершить побег трое негодяев, приговоренных к пожизненному заключению. Беглецы были вооружены одним или двумя пистолетами и десятком самодельных гранат (как вариант – взрывпакетом), один бандит был убит при побеге. Затем тюремный спецназ принялся избивать всех заключенных, которые к побегу отношения не имели. Невинные зэки в знак протеста порезали себе различные части тела, правозащитники возмущены, тюремное начальство врет напропалую.

Но правду скрыть не удастся, так как в колонии работают аж три комиссии: департамента исполнения наказаний, Генпрокуратуры и уполномоченного по правам человека.

Данная информация, как всегда в этой стране, слишком неполна и слишком противоречива, чтобы на ее основании квалифицированно делать какие-либо выводы, но некоторые предположения построить можно. Отталкиваясь от личного опыта, сведений, высказанных должностными лицами (осмысленно и по глупости) и элементарного анализа информации, поставляемой СМИ. Хотя сразу же следует признать, что вопросов возникает намного больше, чем можно найти ответов на них, и избежать неточных трактовок практически не получится.

Что произошло в тюрьме. Лица, приговоренные к пожизненному заключению, содержатся в колониях (участках) максимального уровня безопасности. Об этом руководители тюремной системы сейчас говорить не хотят по вполне понятной причине. Этот хвастливый термин «максимальный уровень», т. е. «максимальней» некуда, появился сравнительно недавно, раньше это были колонии особого режима. Тут же напрашивается вопрос: если при максимальном уровне безопасности у зэков имеются пистолеты и гранаты, что же есть у уголовников, отбывающих наказание в колониях среднего или минимального уровня безопасности? Неужели пулеметы и авиабомбы?

Содержатся «пожизненники» в специальных помещениях, изолированных от других строений, надзор за ними непрерывный, живут они в камерах, выводятся на работу тоже в камеры, передвигаются вне камер в наручниках в положении «руки за спиной». Чтобы исключить любую возможность неожиданного нападения на охрану, прежде чем откроется дверь, заключенный протягивает руки в «кормушку», а уж потом, закованный, выходит в коридор. Ежедневно в камерах проводятся обыски и технические осмотры, в ходе которых всякий предмет ощупывается, а решетки, стены, пол, потолок, кровати, столы, табуретки («мебель», естественно намертво вмурована в пол и стены) простукиваются киянкой на длинной ручке. Продукты питания, переданные осужденным родственниками, выдаются им по требованию и только по мере необходимости, холодильников в камерах нет, ножей (в том числе консервных), вилок, иных колющих, режущих и вообще стальных предметов тоже нет, даже в обуви отсутствуют супинаторы. Металлические и стеклянные консервные банки не выдаются, при необходимости банка вскрывается на глазах ее владельца, а ее содержимое выкладывается в миску и выдается осужденному. Так, во всяком случае, должно быть.

На практике – а происшедшее уже практика – эти требования никогда не выполняются. В результате в камеру почему-то попали консервные банки (значит, в камере с ведома администрации имелся нож для их открывания?), в которых оказались оружие, взрывчатка и ножовочные полотна. Рассуждения департаментского руководителя о том, что к большому несчастью по существующим правилам должны проверяться лишь консервы домашнего изготовления, устойчиво ассоциируются с восклицанием Верки Сердючки «Шо я морозю?» и с поговоркой про танцора, которому всегда что-то мешает. Те правила, о которых невпопад вспоминает чиновник, существовали еще в СССР, когда к пожизненному заключению злодеев не приговаривали. Да и консервы домашнего приготовления в передачах вообще не принимались...

Можно было бы провести с бездарными тюремщиками семинар на тему оперативного мышления и оперативного чутья. При этом продемонстрировав используемые преступниками ухищрения, позволяющие «по-фабричному» в домашней обстановке, имея в руках только острый нож, в течение нескольких минут «закатать» в жестяную банку любой предмет, и обучив их (тюремщиков) простым, но эффективным способам проверки закатанных банок без проникновения вовнутрь. Да вот только заинтересует ли эта информация людей, у которых перед глазами навязчиво мелькают зеленые купюры, а в ушах стоит их нежный шелест?

Пример из опыта. В конце 80-х годов в одной из колоний среди прочих продуктов брат передал зэку банку сельди. Это вызвало подозрение – кормили осужденных тогда вполне пристойно, селедки хватало, даже еще оставалась. Об оружии в то время никто, конечно, не думал, но наличие наркотиков предполагали. Банку обследовали: она не имела следов повреждения и пайки, вальцовка была ровная, внутри ничего не перекатывалось, вес брутто точно соответствовал весу нетто, указанному на этикетке, центр тяжести после встряхиваний в различных направлениях всегда совпадал с геометрическим центром (кому не лень -- учитесь!), то есть банка была плотно заполнена однородным составом. Не выдать консервы нельзя – зэк был «вонючий», станет писать жалобы, вскрыть банку перед выдачей тоже нельзя, может, он хочет ее съесть на Новый год. Решение нашлось простое и эффективное – купили в ближайшем гастрономе такую же банку и выдали ее зэку. А его селедку после работы «убили» под водку. Подозрительность – главная добродетель тюремщика!

…Затем уголовники перепилили решетку на вентиляционном отверстии. Понятно, что когда в колонии в свое время возникла необходимость оборудования участка для «пожизненников», то под него использовали какое-то уже имеющееся здание, заранее не приспособленное для такой цели. Но при реконструкции помещения можно же было сделать отдушину 15-20 см в диаметре? Зачем было ее создавать такого размера, чтобы сквозь нее мог пролезть человек?

Еще вопросы, о которых пенитенциарные лидеры «стыдливо» не вспоминают. Сколько понадобилось преступникам времени, чтобы перепилить решетку? Каждый, кому приходилось работать ножовкой по металлу, знает, насколько это трудоемкий процесс. А теперь представьте, что пилить приходится не ножовкой, а одним полотном, в неудобном положении, «на одной ноге», украдкой, прячась от надзирателей. По опыту утверждаю, что на это у зэков уходит от нескольких недель до нескольких месяцев. Отсюда следующие вопросы. Как проводились обыски в камере, что полотна, оружие, взрывчатка не были обнаружены? А, если поверить в сказку про тайник, разве это не значит признать, что у зэков мозги есть, а у попкарей – нет? А если ударить киянкой по частично распиленной решетке, какой она издаст звук? А что мешало вечно спящим сторожам раз в неделю всех зэков менять камерами? А что мешало вообще их постоянно «тасовать», чтобы не создавались устойчивые групповые связи, а в беседах можно было узнать, о чем они говорят, о чем думают и о чем только собираются подумать?

Далее. Надзиратель (я умышленно употребляю это слово, оно точное, в отличие от «контролер» или «младший инспектор», хотя применительно к данному случаю слово «надзиратель» надо брать в кавычки) обязан постоянно контролировать поведение осужденных, заглядывая в смотровые глазки (окошки) и прислушиваясь к тому, что происходит в камерах. При этом он должен обращать внимание даже на такие детали, как те, что иной зэк почему-то всю ночь ворочается, другой отчего-то «завис» на «дючке», а третий неестественно долго лежит под одеялом неподвижно (не придушили ли его? не «манекен» ли это?). Он должен отслеживать подозрительные звуки (а ночью любой звук – подозрительный). Кто сейчас отгадает, чем занимался в 4 часа утра «надзиратель», когда зэки вылезали в коридор? С кем и о чем он якобы разговаривал по внутреннему телефону (городского и мобильного там нет) столько времени, что бандиты успели отогнуть решетку и по-очереди вылезти через отдушину, расположенную под потолком и «ощетинившуюся» острыми обрезками прутьев? Почему у него оказались ключи от входных дверей, которыми воспользовались уголовники? Так предусмотрено инструкцией? А кто ее писал? Какой-то «паркетный» полковник?

Переговоры с преступниками, как оказалось, вели аж четыре прокурорских и департаментских чиновника, поименно указанные в республиканской газете (хором они, что ли, им пели?). Ну, это понятно: прослыть на всю страну причастными к «боевым» действиям кому не хочется? Только вот вопрос: у кабинетных «полководцев» стиль речи и, главное, голосовые интонации сытых «хозяев жизни», отморозки разве их язык понимают? Да они с ними и минуты говорить не будут. Для того, чтобы установить психологический контакт с уголовниками в ходе совершения ими преступления, тем более дерзкого насильственного преступления, нужен лищь один специалист, и совсем другой «масти». Волк понимает только язык волка. Или волкодава. Помните: «Теперь горбатый!.. Я сказал -- горбатый!»?

Законно ли действовал спецназ? Не сомневаюсь ни секунду – абсолютно законно и, судя по результату, грамотно и красиво. Можно пожалеть лишь о том, что еще двоих ублюдков не завалили. Корми их теперь...

Ложь, дезинформация, туман. Первое, что вызывает сомнение -- это сказка про «попытку побега», попытка бывает у спортсмена, а на побег можно покушаться. Без сомнения, конечной целью преступников было оказаться на свободе. Но цель эта была скорее виртуальная, а намерение – это не состав преступления, за желание не наказывают. Побег – это самовольное оставление места отбывания наказания. Но побег злоумышленники точно не совершили, покушение – вряд ли, до забора или ворот они не дошли и в любой момент могли добровольно отказаться от преступного умысла. Можно не сомневаться, что ради того, чтоб подольше потянуть следствие – это веселей, чем отбывать наказание -- они именно такие показания и дадут, заявят, что только их убитый «коллега» хотел бежать, а они лишь привлекали внимание власти и общественности к невыносимым условиям содержания, мол, мало их в задницу целовали. Скорее их действия можно назвать по-другому: дезорганизация работы исправительного учреждения. Но такая формулировка у добропорядочных граждан не вызывает испуга, мол, хрен с вами всеми, вы -- и зэки, и вертухаи -- ничем друг от друга не отличаетесь, разбирайтесь сами. А вот «побег» – это страшно, это ж злодеи чуть ли не оказались на нашей улице. «Попытка побега» тюремщикам многое прощает: глупость, леность, продажность...

Сообщение о захвате заложников – того же пошиба. Кого захватили? Других зэков?.. Только неврастеники могут всерьез отнестись к такому заявлению. В Украине, между прочим, законодательно предусмотрено самолеты с женщинами и детьми, если они захвачены террористами, сбивать! А тут ворье в заложниках... Но эффект от такого заявления самый прямой, у общественности от фразы «захват заложников» непременно поджилки затрясутся. И тюремщики -- на высоте, под шумок, глядишь, никто и не спросит, а кто же тогда те идиоты, которые преступникам оружие и взрывчатку передали?

Не знаю, откуда пошла информация о том, что спецназ избивает зэков, непричастных к нападению на администрацию, но я сомневаюсь, что такое имело место. Во всяком случае, вряд ли носило массовый характер. Может, какому-то «чертУ», сунувшему «пятак» не туда, куда надо, и досталось по бочине, но это ли важное событие? «Обламывать» контингент, содержащийся в данной колонии, нет необходимости. Для того чтобы открыто протестовать, нужны воля, «дух», гордость. А эти люди слишком беспринципны, бесчестны и подлы, чтобы организоваться для массового протеста. Они способны только на обман, причем без разницы, кого обманывать – начальство или «товарищей» по несчастью. Но, как ни парадоксально, слух о том, что зэков массово избили, выгоден властям. Сейчас 80% информации (а, значит, и внимания правозащитников и СМИ) посвящено именно этому «событию», еще 19% – «попытке побега», «захвату заложников» и задержанию преступников и лишь один процент – реальным обстоятельствам происшествия. Об истинных же причинах – ни слова. Позже выяснится, что зэков не били (а если даже и били – они в том никому не признаются, у них логика проста – вы приехали и уехали, а местные граждане начальники остались), «заложников» освободили, страсти улягутся, а в ЧП так никто и не разберется.

Сообщение о групповых самопорезах похоже на правду, но и оно смахивает на слона, надутого из мухи. Следует вспомнить о том, что «вскрыться» -- это привычная реакция рецидивистов -- а они все психопаты -- на психологический дискомфорт самого разного происхождения. Нормальный человек, читая или слыша о порезанных венах и животах, невольно «примеряет» эту картину «на себя» и воспринимает ее со страхом и отвращением. При этом любой Homo sapiens ищет причинно-следственную связь -- коль люди совершили такой ужасный поступок, значит, их к этому вынудила чья-то преступная воля. Но мотивация и логика действий людей со свободы абсолютно не соответствует этим процессам в зоне. Рецидивист может порезаться потому, что рядом кто-то только что совершил такое же, или вообще не осознавая причину своего поступка, так – тревога и агрессия накопились. Ничего общего членовредительство не имеет с покушением на самоубийство. И уж, во всяком случае, от порезанных вен ни один психопат не умер. Ярким доказательством того, что все тюремные самоувечья носят лишь показушный, истерический, театральный характер, является то, что никто из зэков не совершил (и не совершит никогда!) настоящего членовредительства – отрезал себе член. Вот это был бы протест!

Есть еще одна ложь, которая вряд ли была кем-то замечена, но у меня вызывает чувство брезгливости. Это заявление пенитенциарных руководителей о представлении горе-надзирателя, раненого преступниками, к награде. Это расчетливое, проверенное циничное действие. Надзиратель спал на посту, а не геройствовал, его нужно отдать под суд, а не награждать. И те, кто должен был проверять его службу, тоже спали. И те, кто так организовал работу в колонии, и в тюремном ведомстве вообще, тоже спали. Любят и умеют они сладко спать за счет налогоплательщиков. Но если признать этот факт, то нужно казнить всех бездельников и приспособленцев в погонах снизу доверху. А если представить сторожа-ротозея героем, тогда вся вертикаль его начальников – отцы этого героя!..

Вот суровый пример из опыта. Десяток лет назад в Апелляционном суде Харьковской области судили группу дерзких преступников – в основном бывших армейских офицеров-спецназовцев: Филиппова, Иванова и других. Подлец прапорщик -- начальник караула напропалую торговал свиданиями подсудимых с женами и подружками. Говорить при этом о качестве охраны, конечно, не приходится. В какой-то момент Филиппов, возвращаясь с такого свидания, напал на караульного, разоружил его и выстрелил ему в голову. Он убил бы и прапорщика, но пистолет был давно не чищен (если бардак в головах, то он везде -- бардак), и произошла осечка – то ли перекос, то ли недосыл патрона. И начкар успел застрелить Филиппова. В результате солдата закопали и забыли, а прапорщика-барыгу, на продажной совести которого осталась его смерть, наградили орденом (жаль, что не с закруткой на спине). Ну а начальники этого «героя», которые, надо думать, активно кормились от его «судебного бизнеса», отделались испугом.

Вот кого действительно нужно награждать – это бойцов спецназа. Среди тюремщиков хватает умельцев бить «пленных», а вот осознанно подставить свою голову и живот под ножи и пули -- специалистов мало.

Проверка. Власть демонстрирует активную деятельность по проверке ЧП. Общественность поражена масштабами «ревизии» -- а ну-ка, целых три бригады проверяющих! Вот только под шумок этого праведного «хипиша» как будто и незаметно, что все три комиссии – государственные, а, значит, подчинены единой цели. А цель эта – можно не сомневаться – как бы рассказать народу о происшествии так, чтобы ничего не рассказать. Правозащитники, адвокаты, независимые врачи и журналисты к проверке не допущены. Они, как всегда, бродят вокруг да около и подбирают обглоданные информационные кости.

Можно уверенно предположить, что с течением времени сведений из колонии будет поступать все меньше. Уже возбуждено уголовное дело, и теперь любую информацию можно спрятать за пресловутой тайной следствия. При этом многие правоохранители, любящие употреблять эти два слова, даже не догадываются, что «тайна следствия» -- термин «кухонный», а не юридический, и, значит, не может использоваться официально и служить каким-либо обоснованием. Существует статья 121 Уголовно-процессуального кодекса Украины о недопустимости разглашения сведений, содержащихся в уголовном деле, без разрешения следователя. Но касается она лишь тех, у кого следователь отобрал подписку о таком неразглашении. Вот и все. А то, что находится за обложкой уголовного дела, тайной не является. Сокрытие правды – это привычная форма государственной лжи.

Что же касается участившейся практики ввода в колонии подразделений спецназначения, то в связи с этим возникают два принципиальных вопроса.

Первый. Правильно ли будет в любом случае использования спецназа немедленно увольнять начальника колонии как профессионального импотента? Пинком под зад?!

И второй. Сколько народных денег истратили пенитенциарные руководители за три последних года на бессмысленные поездки за рубеж, и на кой хрен им нужен чужой опыт, если наш спецназ лучше любого шведского, а без спецназа тюремные чиновники ни сторожить, ни воспитывать зэков не умеют?

Резюме. В кинофильме «Освобождение» есть яркий эпизод. Эсэсовский генерал заходит в штаб группы войск, докладывает, что его дивизия разбита, выходит на крыльцо и стреляется в висок. Этот немец заслуживает уважения.

Вот бы и руководители департамента исполнения наказаний тоже заслужили уважение.