Деревенька, в которой вырос Сашка Онопко, находится в двух часах езды на машине от Харькова и ничем не отличается от сотен тысяч ей подобных: бывший колхозный двор, МТС, поля, ставок за селом, речка и чуть больше полусотни аккуратненьких домиков, по которым с первого взгляда можно точно опознать Хохляндию — погреба, сараи со скотиной, теплицы, куры, гуси и утки. Почти во всех дворах — малая механизация, личные мотоциклы и автомобили.

Семья Онопко не бедствовала, потому что все как один вкалывали на огороде и выращивали живность, а осенью часть урожая, мясо и птицу Сашка с отцом везли в Харьков, где сдавали по дешевке базарным перекупщикам: самим им торговать не давали, облагая такой данью, что выгоднее было все отдать за полцены.

Сашка закончил бурсу, получив диплом автослесаря и права, отслужил срочную в автобате и вернулся домой, чтоб начать трудовую карьеру в родном селе. Высокий и белобрысый, с белозубой улыбкой на обветренном лице, крепкими мышцами, неплохо играющий на гитаре и знающий кучу классных песен, он по всем деревенским меркам был одним из первых парней на селе. До последнего дня службы в армии он получал письма чуть ли не от всех девчонок поселка.

Вечером на пьянке по случаю его возвращения домой Саня с удивлением обнаружил среди друзей и подруг Светлану, которая училась в школе на два класса младше и только в этом году ее окончила. Раньше он даже бы не глянул в ее сторону, но за эти два года она дивно похорошела и не сводила с него глаз, казалось, радуясь ему больше всех…

Через год сыграли свадьбу, а еще через год у них родился Сережа. Сашка вкалывал водилой в две смены, каким-то образом еще успевая уделять внимание жене и сыну. Родные помогли купить небольшой дом, и Саня волок в него все, что мог заработать. Они были счастливы, сынуля рос, и, вроде бы, ничего не предвещало беды…

Нельзя сказать, что три года семейной жизни и кручения баранки днями напролет так уж сильно утомили Сашку. Просто иногда, встречая старых друзей, ему хотелось немного отдохнуть с ними, развеяться и вспомнить старое времечко. Света понимала мужа, видя, что он работает, совершенно не щадя себя, и старалась в выходные вытащить его куда-нибудь в гости. Но всячески оберегала от незамужних подруг, оценивающие взгляды которых она иногда перехватывала. Видя беспокойство жены, Саша обзывал ее глупышкой и клялся, что ему никто кроме нее не нужен. «Смотри, Санек, — серьезно говорила ему Света, — застукаю с кем-нибудь — убью!» «Ой, как страшно! А я тут как раз собирался к одной, но теперь все, передумал уже…» — делал серьезное лицо Саша, и они начинали в шутку драться.

Зима в тот год выдалась снежной и морозной. Новогодние праздники деревня отгуляла как всегда бурно и весело, но пришли трудовые будни, и нужно было продолжать вкалывать. Саня со Светой твердо решили летом рвануть на отдых в Крым и поэтому трудились с особым энтузиазмом.

Очередная неделя пролетела в трудах и заботах, в пятницу днем выдали зарплату, и в гараже после работы задержались все — у Петровича был день рождения, а не выпить в такой день со своим уважаемым мастером было просто невозможно. Накрыли поляну, посидели пару часов, а потом решили расходиться. Саня почти сутки не спал, и ядреный самогон Петровича как-то быстро шибанул ему в голову. А тут еще старые друганы Вовка с Витьком-кумом пристали: «Пошли к Натахе в гости, уже триста лет толком не бухали! Когда еще такая возможность будет?» И как Саня не упирался, они все же его уговорили.

Наташа, бывшая одноклассница Сашки, жила одна. Первая школьная красавица, веселая и живая, она гуляла напропалую еще с восьмого класса, стараясь взять от жизни побольше. Но в десятом забеременела и выскочила замуж за только пришедшего из армии хлопца, ни сном ни духом не подозревавшего, что она в положении. Девочка родилась абсолютно на него не похожей, и никто так и не узнал, кто же был ее отцом. Через год малышка заболела двухсторонним воспалением легких, и ее не смогли спасти… Муж Наташи особым умом не отличался, регулярно пил и дрался на танцах, а когда какая-то добрая душа рассказала ему о Наташкиных похождениях, жестоко избил жену и совершенно замкнулся, ежедневно возвращаясь домой в дрибадан пьяным. А потом вдруг объявил, что уезжает воевать в Чечню наемником, и вот уже четвертый год от него не было ни одной весточки. Наташа не долго горевала, и вскоре бабы снова плевали ей в след, а она, красивая и стройная, с неизменной улыбкой гордо вышагивала по деревне, заставляя беситься замужних молодух.

К ней этим февральским вечером на беду и понесло друзей.

Наталья встретила ребят приветливо, тут же накрыла стол и села пьянствовать вместе с ними. Литровая бутыль самогона быстро опустела, и на столе появилась новая. Говорили о разном — вспоминали школу, семейную жизнь, мыли кому-то кости. Уже ближе к полуночи Саня вдруг вспомнил, что надо бы и домой. «Так, все, я пошел», — объявил он пьяной компании. «Куда ты такой пойдешь? До первого забора? — начали отговаривать его Вовка с Витьком, переглядываясь с Наташей. — Не гони, мороз на улице, а тебе в другой конец деревни топать». «Так что же мне делать?» — вскинул хмельную голову Саня. «Оставайся у меня, — ласково пропела ему в ухо Наташа. — А утром я тебя раненько разбужу, ты придешь вроде как с ночной, а? Оставайся, дурачок, не пожалеешь…» Она заглядывала в его глаза и ласково гладила по голове. От Наташи приятно пахло какими-то духами, и Сашка вдруг почувствовал, как от ее руки вливается в него тепло и уму не постижимый покой. Ему захотелось обнять и прижать к себе ее красивое тело, целовать пухленькие губки, утонуть в россыпи густых темных волос и уснуть с этой женщиной на одной подушке, переплетясь с ней руками и ногами. Он улыбнулся и кивнул тяжелой головой. Витек и Вова сразу засобирались, у порога похлопав Саню по плечу: «Не посрами!» «Да ладно, валите уже…» — устало отмахнулся от них Сашка.

Почти до утра они кувыркались в постели. Жадная на мужские ласки Наташа не давала Сане уснуть, да и он сам, отвыкнув за три года от других женщин, после очередной победы с удовольствием отмечал про себя, что еще может достойно противостоять натиску. Свалившись спать в четыре часа, он попросил, чтобы Наташа завела будильник, и подняла его через час.

Но то ли будильник не зазвонил, то ли они его просто не слышали — когда Саня открыл глаза, было уже около семи.

Первой, кого он увидел, была его жена Светлана, стоявшая у кровати. Сон был так реален, что Сашка с перепугу подскочил. В следующее мгновение мозг включился, и он понял, где он и с кем. Нет, это не сон! В первые секунды он увидел только лицо Светланы и ее округленные от ужаса глаза, затем взгляд выхватил ее окровавленную руку с кухонным ножом и только потом услышал рядом с собой булькающие звуки. Он медленно скосил глаза и отшатнулся: из перерезанного горла Наташи на подушку и белоснежную простыню пульсирующими струями вытекала густая кровь. Он вскочил на ноги, успев перехватить руку бросившейся на него жены, вывернул ее и отобрал окровавленный нож, оттолкнув Свету в угол комнаты. Она ударилась о стену, сползла на пол и тихо завыла, размазывая по лицу Наташкину кровь. Обалдевший Саня стоял посреди всего этого кошмара голый, с бешено вздымающейся грудью, выпученными глазами и ножом в руке. Со стороны можно было подумать, что это он только что убил Наташу и вот-вот бросится на Свету. Отшвырнув нож, он стал лихорадочно одеваться, затем упал на колени перед женой, схватил ее за плечи, встряхнул и посмотрел ей в глаза. «Прости меня, слышишь, Светка, прости! Это я виноват, и мне отвечать, ты поняла меня? Сейчас ты встанешь и уйдешь отсюда домой… Сиди там — ты тут не при чем, ничего не знаешь, тебе ясно?! А я сам…. Я сам разберусь во всем…» Он заставил Свету подняться, тщательно вытер каким-то полотенцем ее руки, застегнул не ней шубу, нахлобучил шапку и вытолкал за дверь. В окно увидел, как она, опустив голову, покорно побрела по улице, вскоре совсем исчезнув из виду.

Саня с ужасом повернулся к кровати. Булькающих звуков больше слышно не было, а вытекшая из пореза на шее кровь заметно почернела. Наташа лежала бледная с удивленно открытыми глазами и приоткрытым ртом, словно хотела что-то сказать. Зрелище было настолько жутким, а Сашкино положение настолько отчаянным, что он почувствовал, как на голове зашевелились волосы. С трудом совладав с собой, он некоторое время пытался что-то придумать, но из десятков бредовых вариантов ясно просматривался только один. В конце концов Саня уже точно знал что надо делать.

Вымыв на кухне в умывальнике руки, он оделся и вышел на улицу. В голове на удивление было ясно и свежо, вот только ноги почему-то плохо слушались, особенно когда он остановился у калитки участкового.

Через два часа из района прибыла следственная группа. У Наташиного дома собралась вся деревня, и когда ее тело, накрытое простыней, выносили к «скорой», по толпе прошелся возмущенный ропот.

Светланы среди зевак не было. Она каменной статуей стояла у дома участкового и неотрывно смотрела на окна, где ее муж давал следователю показания. И только когда его в наручниках выводили к «воронку», она встрепенулась: «Саша!» Он обернулся, и взгляд его был полон такой тоски и отчаяния, что она уже не смогла сдержать слезы. Света бросилась к участковому: «Михалыч, умоляю, позволь два слова ему сказать! Два слова!» Участковый, переглянувшись со следователем, кивнул: «Все равно он уже признался во всем, думаю, что можно. Только минуту, не больше!» Она проскользнула в раскрытые двери «воронка» и прильнула к мужу: «Боже, что я наделала! Это все Витек твой… Ты у Наташки остался, а он ко мне приперся, цепляться начал, а я его взашей. Так он мне со злости все и рассказал…» Саня скрежетнул зубами. «Все, поздно уже разбираться! Слушай меня внимательно, — зашептал он ей скороговоркой. — Я признался, что это я ее убил. Явка с повинной, потом на суде обещали зачесть. Пили, потом поругались, ну и я ее сгоряча… Не вздумай делать глупости! Ради нашего сыночка… Я тебя заклинаю! Если сможешь меня простить когда-нибудь, то прости. Вот только не знаю, смогу ли я простить себе… Скажешь отцу, матери и сестренке, что я раскаиваюсь и прошу у них прощения … Люблю тебя безумно, но не вздумай ждать, мне могут дать очень большой срок. Слышишь? Устраивай свою жизнь, найди нашему Сережке хорошего папку…» От этих слов из Сашкиных глаз потекли слезы. «Пора!» — прозвучал голос участкового, и Света, по-бабьи завыв, вцепилась в Саню. Ее под руки вытащили из «воронка», и она еще долго стояла, обречено глядя в след удаляющимся машинам.

Следствие было закрыто в рекордные сроки — за неполных шесть месяцев. За это время Сашку дважды возили из Харьковского следственного изолятора в родную деревню на следственные эксперименты, и он оба раза по полчаса виделся с женой и ребенком. Света сильно похудела, но держалась молодцом, хотя Саня прекрасно знал, во что обходится адвокат и передачи в тюрьму. О Наташе они, словно сговорившись, ни разу не вспомнили. А Сережка не мог понять, почему ему не дают залезть к папке на руки, и каждый раз устраивал истерику.

Еще через четыре месяца состоялся суд. Саша полностью признал свою вину и чистосердечно раскаялся в содеянном. Это, а также солидная добавка к зарплате судьи, повлияли на приговор — семь лет лишения свободы в колонии усиленного режима. На краткосрочном свидании после суда Света плакала и клялась, что никогда не забудет то, что он для нее сделал, обещала ждать и воспитывать сына. Саша снова просил у нее прощения и как мог старался успокоить жену, прекрасно понимая, что впереди их ждут годы разлуки и нелегких испытаний.

В колонии Сашка жил мужиком, от работы не отлынивал, и через полгода его взяли в гараж автослесарем. Света исправно носила передачи, и раз в три месяца приезжала на долгосрочные свидания.

Через пять лет ему подошла льгота на изменение режима содержания — можно было сменить зону на колонию-поселение. Зоновское начальство походатайствовало за него, и вскоре Сашка Онопко попал «на химию», где его определили водителем грузовика ЗИЛ-130. Теперь у него появился реальный шанс освободиться условно-досрочно. Но самое главное было то, что в колонии-поселении разрешались каждодневные свидания с родственниками. Сережка уже ходил во второй класс, Света занималась с ним уроками, работала, ей помогали его и ее родители, так что хватало еще и подкармливать Сашу.

Но в конце концов случилось то, чего Сашка боялся больше всего. Однажды утром он получил путевой лист и задание забрать какое-то барахло из районного центра, недалеко от которого находилась его родная деревня. Твердо решив не поддаваться соблазну, он, не спеша, так, чтобы как раз успеть вернуться до вечерней проверки, поехал в указанное место. Но все его мысли были дома, нога сама давила на педаль газа, и он очень скоро добрался на место, загрузился и двинул в обратный путь. До проверки оставалось еще четыре часа. У развилки, которая вела к его селу, Сашка притормозил и упал головой на руль. Внутри него шла яростная борьба между безумным желанием повернуть к дому и болезненным осознанием рискованности этой затеи. «Да пропади оно все пропадом! Заеду на часок — и быстренько обратно. Успею», — решил Саша, резко откинулся на спинку сиденья, уверенно завел мотор и повернул к поселку.

Когда Света услышала, как у дома остановилась машина, ее сердце бешено заколотилось. Час назад Сережка после школы побежал к бабушке, а она занялась мелкой работой по дому. И тут приперся выпивший Витек, который снова поругался со своей благоверной и отправился куролесить по деревне. Света так до сих пор и не решила, как ей относиться к Витьку. В душе она ненавидела его за то, что он тогда стал косвенной причиной случившейся трагедии, но и гнать его из дома не могла — кум все-таки, их Сережку крестил. Да и помогал он ей иногда — то забор починит, то проводку поправит, то дров нарубит. Она молча терпела его приходы, подливая ему самогона и ожидая когда же его наконец унесут черти домой спать. А Витек, дойдя до определенной кондиции, каждый раз начинал бубнить о давней неразделенной любви к Светлане, искал понимания и жалости, но приставать после той роковой ночи к ней больше не решался.

Света метнулась к дверям и выскочила на крыльцо. К ней, раскрыв объятия, уже спешил улыбающийся Сашка. Она бросилась ему на шею, а он, легко подхватив ее на руки, закружился, крепко прижимая ее к себе. «Сашка, любимый мой! Как тебе удалось приехать? Ты надолго?» — щебетала Света. «Нет, пару часов есть, а потом надо обратно — успеть до проверки. Я так рад тебя видеть, Светуня моя! А где малой, чего не встречает?» И тут Света вспомнила о сидящем в доме пьяном Витьке, и улыбка моментально слетела с ее лица. «Саня, Сережка у моей мамы... А тут куманек твой приперся, сидит в комнате, догоняется. Я его никак вытурить не могу…» Улыбка слетела с Саниного лица, он сурово сдвинул брови, резко поставил Светлану на землю и быстро пошел к дому. «Сань, ты чего?» — Света в предчувствии беды прижала руки к груди. И тут на пороге со стаканом самогона в руке появился Витек. «Опа, кто к нам приехал! Здорово, братуха! Какими судьбами в наши края? Держи стакан…» Саша, ни слова не говоря, выбросил вперед кулак и угодил как раз в улыбающуюся рожу Витька, отчего тот улетел в темноту коридора. Света повисла на муже, умоляя его не делать глупостей, но Саня видел перед собой только поднимающегося с пола и размазывающего по лицу кровь из разбитого носа Витька. Но вдруг он остановился и резко повернулся к Светлане: «А что он вообще здесь делает, а?» «Я ведь тебе сказала: поругался со своей и приперся за самогоном…» — удивленно ответила Света. «Ну, ну…» — Саша, видимо передумав продолжать экзекуцию, сгреб упирающегося и, похоже, совершенно отрезвевшего Витька в охапку и потащил в дом.

Усадив кума за стол, Саша налил ему полный стакан самогона, потом, подумав, налил и себе. Света опасливо уселась на край стула, вытирая катящиеся по лицу слезы. «Пей, куманек!» — толкнул к нему стакан Саня. Витек, хлюпая начинающим опухать носом, покорно выпил до дна, за ним то же самое сделал Саня. «Так говоришь, в гости к моей Светке приходишь? И давно это у вас?» «Саша, ты с ума сошел! — вскочила Света. — У нас ничего не было, и быть не могло! Ты что, шутишь?» «Я у тебя еще спрошу, а пока сиди молча, понятно?» — он глянул Светлане в глаза, и она поняла, что он шутить не собирается. «Я, Саня… Я… — лепетал Витек. — Да ты чего? Я же ничего, просто так пришел… Ну когда-никогда помогу чем смогу, а чтоб что-то… Не-е, этого не было». «Ладно, понятно… А ну пошел вон отсюда, смотреть на тебя тошно!» «Все понял, вопросов нет», — засобирался Витек и моментально исчез.

Саша сидел за столом, опустив голову. Потом налил до краев еще один стакан и залпом выпил. «Саша, не пей, тебе же ехать…» — тихо и ласково сказала Света. Он вскинул на нее глаза, в которых она снова увидела ту же тоску и обреченность, что была в них тогда, когда его забирал «воронок» пять лет назад. «Глупый, да ты посмотри на него! Никто, кроме тебя, мне не нужен! И Сережке тоже…» Но Саша был в плену своих мыслей. «Да-а, — словно сам себе тихо сказал он, — верно зэки говорят: «Попал в тюрьму — меняй жену»… Зря я его отпустил, гниду…» Он вскочил и бросился на улицу. Пока Света поняла, что он собирается делать, Сашка уже завел ЗИЛа и рванул по улице к дому Витька. Она отчаянно закричала и в бессилии упала на дорогу…

Слава Богу, Сашка никого не убил. Только разворотил машиной деревянный забор, да насмерть перепугал дремлющего в будке пса, успевшего вовремя из нее выскочить. Врубившись в угол сарая из шлакоблоков, Сашка дал задний ход и на бешеной скорости помчался прочь из деревни.

До глубокого вечера, пока не кончился бензин, Сашка ехал неизвестно куда по проселочным дорогам, дважды на повороте чуть не уронив грузовик в кювет. Когда мотор, закашлявшись, перестал работать, он вылез из кабины и в быстро сгущающихся сумерках, шатаясь, пошел по полю к посадке, где рухнул в траву и забылся глубоким сном.

Сразу после вечерней проверки дежурный по колонии доложил начальнику об исчезновении Онопко. Видавший виды подполковник сначала не поверил: командир отряда, в котором числился Саша, подал документы на его условно-досрочное освобождение, характеризуя его исключительно с хорошей стороны — ни замечаний, ни нарушений режима содержания, отличные показатели в работе и опять же — жена, ребенок… Сказал, чтобы пока не били тревогу, а подождали до утра. Сам же не спал всю ночь, то и дело звоня на КПП и справляясь, не появился ли беглец. Но Онопко так и не приехал, и в шесть утра начальник колонии поднял личный состав по тревоге. Первым делом влепил выговор отрядному за халатность в работе с подчиненными. Для колонии это было ЧП, хотя, в общем-то, и не такое уж редкое. В управлении ему обязательно влетит по первое число, что было совершенно ни к чему за год до пенсии. Он разозлился, вызвал начальника режимно-оперативной части и распорядился, чтобы ему принесли только голову Онопко, даже если он вдруг решит сдаться.

Обычно поиски беглецов сотрудники колонии проводили своими силами, но обязательно предупреждали о случившемся все дорожно-постовые службы ГАИ и военизированные патрули, которые тоже участвовали в охоте за «побегушником». Первым делом опера всегда направлялись по месту жительства сбежавшего, потому что в большей части случаев их следы вели именно туда. Они не ошиблись и на этот раз, и через несколько часов по области разлетелась ориентировка с подробным описанием новых преступлений, совершенных Александром Онопко в родной деревне, — угон государственного автомобиля, избиение односельчанина и порча его личного имущества. Опера прекрасно поняли, что произошло, но это никого не волновало: Онопко сбежал из мест лишения свободы и попадал под одну из статей Уголовного кодекса Украины. К вечеру на заборах уже висели листовки с Сашкиным портретом, описанием примет и броской красной надписью: «Внимание! Из мест лишения свободы бежал опасный рецидивист, совершивший тяжкое преступление! Любую информацию о его местонахождении можно сообщить по таким-то телефонам». Это — стандартная практика для создания определенного настроя при встрече с беглецом у населения, но в Сашкином селе, где эти листовки тоже висели на каждом столбе, они произвели эффект разорвавшейся бомбы. Все под вечер сидели по домам, боясь показать на улицу нос, а, завидев Светлану, соседи переходили на другую сторону улицы. В ее доме и в доме напротив опера на всякий случай на недельку устроили засаду.

Сашка проснулся от лучей солнца, светивших в глаза и уже начинающих припекать. Глянул на часы — почти полдень. Не сразу понял, где это он, но потом вспомнил, что прилег отдохнуть. Стоп! Но вчера же… «Бог ты мой, я что, получается, совершил побег?!» Он вскочил на ноги, и тут же присел: на краю поля у брошенного им грузовика суетились люди в военной форме. «Уже и розыск объявили… Что я натворил…» Он снова упал в траву, накрыв голову руками, и попытался собраться с мыслями. Выхода не было: как ни крути, а он в розыске. «Блин, каких-то полтора года оставалось, и все — свобода. А теперь еще года три дадут… Может пойти, сдаться?» Но инстинкт самосохранения все же заставил его уйти по посадке в противоположную от опасности сторону. Ужасно хотелось есть: выпитый вчера без закуски самогон вымыл все в и без того пустом желудке. Но слава Богу, на дворе был конец июля, и на полях уже можно было поживиться овощами, что Саша сделал без труда. Утолив голод, он снова залег в посадке, пытаясь что-то придумать, но ничего путного не лезло в голову. Решил, что безопаснее всего будет передвигаться ночью. Передвигаться? Но куда? И тут Сашка вспомнил о тетке в Донецкой области. «Далеко, конечно, но, пожалуй, за пару недель добраться можно. Там меня вряд ли искать станут. А как же Света, Сережа? Это что, теперь всю жизнь бегать? Сказать бы как-то Светлане, предупредить ее где меня найти можно будет, а потом вместе рвануть в Россию, куда-нибудь за Урал, уж там точно не найдут, а на кусок хлеба я всегда заработаю… Вот только как бы ей маякнуть?» Немного поразмыслив, он решил пару дней особо не высовываться, проверить обстановку, а там попробовать ночью пробраться домой.

Вечером Сашка украдкой сорвал со столба у дороги объявление о его розыске и ужаснулся. «С такой характеристикой и убить могут…» На другой день пробрался к шоссе: посты стояли только на развилках дорог, по которым проходили автобусные маршруты. Он тщательно избегал встреч с людьми, опасаясь, что его сразу же сдадут.

Через неделю скитаний по лесополосам и заброшенным сторожкам Саня решил, что пора проведать своих. Огородами он прокрался в деревню, разбудив спящих собак, и затаился в садике своего дома. Дождавшись, пока в окнах погаснет свет, он тихонько пробрался за сарай, потом под окна дома и затих, прислушиваясь. Только стрекот ночных кузнечиков да погавкивание дворовых собак нарушали тишину летней ночи. Ярко светила луна в безоблачном небе, укутавшись в звездный плащ, и Сашка невольно залюбовался этой красотой, закинув голову: в последние годы у него не было ни времени, ни возможности вот так смотреть на ночное небо. Вдруг скрипнула входная дверь в доме, и на пороге с фонариком появилась Светлана в наброшенном наспех халатике. Сашка чуть не бросился ей навстречу, но тут мужской голос из дома спросил: «Куда собралась?» «Кошка в сарае вот-вот родит, посмотреть надо, все ли у нее в порядке» — ответила Света. «Только мигом — туда и обратно!» — приказал голос. Света пошла к сараю, а Санька метнулся за него, к сооруженному им лючку, из которого они выпускали цыплят в вольер. С трудом протиснувшись в узкое отверстие, он все же пролез внутрь и затаился за перегородкой. Светлана светила фонариком, разыскивая кошку, нашла ее и обнаружила, что та уже родила шестерых малюсеньких котят. «Ах вы, маленькие мои…» — улыбнулась Света, и вдруг услышала тихий голос зовущего ее мужа. «Сашка, ты?! — прошептала она. — Ты где?» И когда он появился, прильнула к нему и заплакала. «Зачем приперся? Тебя же ищут кругом, у нас и у тети Лиды засады — шесть оперов днем и ночью сидят. И твой отрядный с ними… Санька мой… А заросший какой, худой…» «Свет, я подамся к тетке в Донецкую область. Ты немного подожди, пока все уляжется, и давай с Сережкой ко мне, а оттуда на Россию рванем, подальше, там не найдут. Не пропадем!» «Дурачок, они и у тетки уже были, она позавчера звонила. Ой, Санечка, что же делать, что делать?..» «Не реви! Я и сам не знаю… Стоп, а если с отрядным поговорить? Он мужик что надо, бывший афганец, мы с ним в нормальных… Сможешь его вытащить, а? Скажи, что с кошкой помочь надо». «Не знаю, попробую… Он, по-моему, только собрался ложиться, но все думы думает. Если через пять минут не приду — уходи, а то они очень злые, столько грязи на тебя вылили… Люблю тебя больше жизни!» Света ушла, а Саня снова спрятался за перегородкой. Не прошло и трех минут, как она снова появилась вместе с отрядным, который громко говорил кому-то в доме, что профессионально умеет принимать роды у кошек. Встретившись лицом к лицу, они несколько секунд оценивающе смотрели друг на друга. «Как же так получилось, Сашка?..» — первым начал отрядный. «Не знаю, Николаич… И что делать не знаю». «Вот что, ребята, Саше нужно сдаться. Но не здесь и не сейчас, потому что начальник колонии требует твою голову, и поверь, порвут тебя на куски. Мы с тобой сейчас уйдем, а к утру, даст Бог, доберемся до Харькова, и я тебя лично отведу в СИЗО, там тебя хоть в живых оставят…» Света беззвучно рыдала, а Саня в отчаянии кусал губы, лихорадочно думая над предложением отрядного. «Николаич, а если…» «Никаких «если»! Я тебя через все кордоны проведу, ну наручниками, естественно, придется пристегнуть. Решай, времени совсем мало, а нам до утра надо успеть в Харьков, пока наши опера ничего не заподозрили». «А что ему за это будет?» — взволнованно спросила его Света. «Трудно сказать. Наделал он дел. Да и кум ваш заявление подал об избиении и иск о возмещении ущерба… Плюс за побег… Думаю, минимум три года доболтают». Света снова тихо заскулила, а Санька, еще мгновение поразмыслив, согласно кивнул. Светлана крепко обняла мужа на прощание и взяла с отрядного слово, что он доставит Сашку в целости и сохранности. Они разошлись, договорившись, что встретятся через час в садике.

Отрядный сдержал свое слово и доставил Сашу Онопко в Харьковский следственный изолятор, несказанно разозлив начальника колонии-поселения. Мало того, он подписал заявление о Санькиной добровольной сдаче, что должно было сыграть положительную роль на суде.

Сразу после оформления документов Саню бросили в штрафной изолятор, где вечером жестоко избили. Таковы уж тюремные законы, которые не щадят злостных нарушителей режима содержания. Избивавшие его опера в каждый удар вкладывали бессонные ночи своих коллег, недели, проведенные ими вдали от дома в поисках беглеца, питание всухомятку, сидение в засадах и патрулирование на дорогах. Когда Саня потерял сознание, на него вылили ведро холодной воды и потом снова били… Все это продолжалось около часа, а затем его, чуть живого, за ноги вытащили из камеры, вылили на пол пару ведер воды — смыть кровь, а заодно добавить влажности в спертый воздух, чтоб дышать было еще тяжелее, — и забросили обратно, оставив лежать на полу. Придя в себя среди ночи, он обнаружил, что ему даже не удосужились отстегнуть от стены деревянную нару, и остаток ночи Сашка провел на низком табурете, привинченном к полу, пытаясь остановить кровь, сочащуюся из ран на лице и голове, кусочками ткани, оторванными от одежды.

Пришедший утром врач долго бинтовал и мазал йодом многочисленные ссадины, кровоподтеки и раны на Санькином теле. Остальные десять дней его больше не трогали.

На десятые сутки его подняли из карцера на «тройники». Несмотря на отвратительный тюремный воздух, его раны быстро заживали — сказывалась жизнь на поселке и нормальное питание.

Через три недели к нему пришел следователь и объявил, что против него возбуждено уголовное дело по статье «Побег из мест лишения свободы» — и все! Сашка не представлял себе, кто мог заставить Витька забрать заявление, но почему-то был уверен, что без отрядного и здесь не обошлось. В этот же день он получил передачу от Светланы и, перебирая продукты, ясно почувствовал тепло ее рук, которое они все еще хранили …

Александр Онопко получил еще два года за побег, отсидел свой срок и вернулся домой «по звонку». Слышал я, что у них со Светой все в порядке — живут дружно, растят сына. Ну, и слава Богу.