-- Павлов! На вызов!

Обыскав на продоле, вертухай повел меня куда-то по тюрьме тихими коридорами, озирающимися огромными металлическими дверями, за которыми не слышно ровным счетом ничего; на некоторых наклеены бумажки с надписями: "строгий карантин -- гепатит", "строгий карантин -- менингит", "ВИЧ", мимо таких идти жутко. Но и без них не радостно: будут ли бить, предстоят пытки или обойдется. Не отстать бы от вертуха. Этот, как молодой козлик, скачет по этажам, как бы в забаву хлопая дверьми и стуча ключами по всему железному. Заперли в маленький темный бокс, можно только сидеть или стоять, последнее лучше: слишком негигиеничный боксик. А еще могут запереть в "стакан", в нем можно только стоять, похуже карцера будет, но в него редко больше чем на сутки запирают. Стакан хорошо воспи- тывает терпение. Нетерпеливому в тюрьме вообще трудно, терпение на грани равнодушия неизменно потребуется арестанту, чтобы не сойти с ума, не быть избитым до смерти, не разбить в отчаянье о тормоза голову, не потерять окончательно человеческое достоинство. Окончательно -- потому что тюрьма лишает любых прав, кроме одного -- попробовать это пережить, и с достоинством человеческим получается как-то относительно.

После бокса свет режет глаза. Привели в коридор с обычными, дверями, некоторые из которых приоткрыты, чего, кажется, уже и не бывает. Посередине за столом дежурная тетенька. Следственный корпус. Здесь встречаются с адвокатами, которые, как правило, хорошо одетые, сытые и уверенные, холеные и спокойные, поджидают своих клиентов здесь же. Мы же проходим куда-то насквозь, наверх, в небольшой коридор. Робко постучавшись, вертухай так же робко сообщил, что вот, мол, Павлова привел, примут или подождать. Небольшой ка-бинет, за окном с белой решеткой виден жилой дом. Окно висит на стене, как картина, символизирующая притягательность и недоступность нормальной жизни. Мне предложен стул посреди комнаты, а за столом двое в костюмах и галстуках, оба сосредоточенно листают бумаги, делая пометки.

-- Так вот как Вы выглядите, Алексей Николаевич. Совсем неплохо. Я думал, Вы гораздо старше. Я -- следователь Генеральной прокуратуры Ионычев Вениамин Петрович. У нас начинается с Вами интенсивная работа: допросы, множество очных ставок, экспертизы. Все это потребуется для оформления доказательств Вашей виновности, которая у нас не вызывает сомнения. У Вашей жены есть подруга Нина?

-- Я не женат.

-- Но Вы же знаете, кого я имею в виду.

-- У того, кого Вы имеете в виду, вполне возможно есть подруга Нина.

-- И она могла обратиться к помощи адвоката для Вас?

-- Не исключено.

-- Дело в том, что в делопроизводство по уголовному делу, в котором Вы являетесь главным обвиняемым, вмешался адвокат, к которому Вы не обращались, -- Ионычев, как бычок, повел головой. -- И Вы, Алексей Николаевич, не возражаете против его участия?

-- А сколько я имею право иметь адвокатов?

-- Вопросы, гражданин Павлов, буду задавать я. От Вас требуются только ответы.

-- Теперь, -- вступил в разговор второй в костюме, -- я полагаю, Вы дадите нам возможность побеседовать вдвоем?

-- Алексей Николаевич, это Ваш адвокат -- Косуля Александр Яковлевич, -- с сожалением отозвался Ионычев и вышел из кабинета.

-- Алексей, тебе привет от человека с Бермуд.

Этого можно было ожидать меньше всего. Сколько лет прошло. Обвинение, предъявленное мне, если и имеет основание, то, скорее всего, по отношению именно к нему -- человеку с Бермуд, потому что он стал после меня хозяином банка и известен как специалист по финансовым операциям, проходящим по граням законов. Встречались мы с ним в "Треугольнике" -- кафе, которое прозвали меж собой Бермудами. Больше ни с кем там я не встречался, сомнений нет, речь идет о нем. Но мы давно не друзья: в бизнесе их не бывает. В чем же дело, и как он узнал обо мне. Неужели память о дружбе -- не полная иллюзия? Что это -- помощь от него, или у него самого неприятности, и это -- провокация?

-- Признаться, я не знаю, о ком Вы, Александр Яковлевич.

-- Я сам не знаю. Мне позвонила какая-то Нина, представилась подругой твоей жены и попросила тебя защищать. И привет передала. Еще сказала, чтобы ты забыл человека с Бермуд. Как будто его не существует. И не только Нина просила. На, читай. Быстро! -- Косуля дал мне прочитать, не выпуская из рук, записку, после чего сжег ее.

Как бы там ни было, а приходилось верить. Теперь понятно. Адвоката Косулю я видел однажды с этим самым человеком с Бермуд -- это раз. Мой зарубежный адрес для него не тайна -- это два. А главное, когда-то очень хороший знакомый стал сегодня мне смертельно опасным врагом, явившись под личиной друга к моим близким и родным, которые не подозревают, что стали заложниками. Что-то стало сильно мешать. Это подступили большие геометрические фигуры и под колокольный звон стали наполнять тело и сознание, голову обволокло тошнотворное чувство бесполезной попытки укусить огромный шар.

-- Ты должен отказаться от любых показаний, -- шипел на ухо Косуля. -- Это приказ. И ни при каких обстоятельствах, ни следователю, ни в камере, не должен ничего говорить. Иначе -- ты не маленький и все понимаешь.

-- Не бойся, -- уже громко говорил адвокат, -- статья у тебя благородная, никто тебя не тронет, тем более что я буду тебя защищать, со мной считаются.

-- Мы тебе поможем, -- опять зашептал Косуля. -- Если что будет плохо в камере, имей в виду -- там есть такой Славян, он связан с кумом, через него можно передать.