Еще одним феноменом тюремной жизни является наличие «буржуев». С революционных времен таким завистливо-уважительным прозвищем в тюрьмах награждают наиболее состоятельных заключенных.
Вспоминая о днях, проведенных им в Баиловской тюрьме в царские времена, писатель М.С.Ордубади пишет о том, что в это же время в тюрьме находились гочу (телохранители) Кяблеи Агакерим и Сеймурбек: «В отличие от других заключенных, их содержали в чистых, аккуратно убранных камерах, их прислуга имела свободный доступ в тюрьму. Гочу могли принимать посетителей, проводили даже совещания, в которых участвовали бакинские миллионеры. Ежедневно им присылали с воли десять-пятнадцать самых различных обедов, которыми заключенные гочу делились с тюремным начальством и заключенными из соседних камер. Надзиратели и тюремное начальство беспрекословно исполняли любые пожелания гочу».
Степень такой состоятельности, обеспечивающей некоторые покупаемые за деньги привилегии, зависит и от доходов «буржуя», и от режима в тюремном учреждении. В перегруженном «корпусе смерти», где на всех было одно клеймо, и где каждый мог однажды пойти в «подвал», эти «привилегии» были понятием относительным. Подразумевалось, однако, что «буржуй» должен был иметь лучшую камеру, регулярные встречи с родственниками, обильные продуктовые передачи 1-2 раза в месяц, адвоката, не положенные тюремными инструкциями «карманные деньги» для оплаты текущих нужд. От пребывания в одной камере с «буржуем» выигрывали и сокамерники, с которыми «буржуй» обычно делится за оказание каких-то услуг или просто, чтобы обеспечить к себе хорошее отношение.
После побега смертников где-то полгода о «буржуйском» существовании никто не мог и мечтать. В это время почти не разрешали свидания и передачи, на которые был негласный запрет. Однако это посадило на «голодный паёк» и самих тюремщиков, и поэтому с апреля 1995 г. вновь начали давать «левые» (не разрешенные) свидания и передачи. По воспоминаниям бывших смертников, в 95% случаев это решение зависело от старшины Кахина, и лишь в 5% вмешивался начальник тюрьмы. Такое положение позволяло старшине изолировать тех или иных неугодных заключенных и, с другой стороны, обеспечить более «комфортное» существование кучке «буржуев».
В апреле 1995 г. одну из недавно отремонтированных «больших» камер (№132), которую в первый период «пресса» использовали вместо морга, старшина превратил в подобие «буржуйской». Он за мзду перевел туда из перегруженных камер тех заключенных, которых регулярно «грели» родственники, позволил держать там опрятное постельное белье, кое-какие съестные припасы и т.п. Этот тонкий ручеек «грева» помог спасти жизни и небольшой группе неимущих заключенных. В последний период существования смертной казни таких камер - «буржуйских хат» было уже 3.
В одной из таких камер, уже в относительно спокойный период «поселился» бывший министр, о котором я хочу рассказать. При относительно «большом» размере 3,25 х 2,10 м (менее 7 кв.м) в ней помещалось «всего» 4 заключенных. То есть «комфортность» ее была, конечно, понятием относительным.
«Буржуй» этот был человеком достаточно неоднозначным, о чем еще долго с оттенком «классовой ненависти» вспоминали все смертники, не говоря уже о сокамерниках. «С бывшим министром М. я познакомился не случайно - он сам уговорил тюремное начальство пересадить меня к нему, мотивируя свою просьбу тем, что он болен - расшатаны нервы и т.д., а я знаком с системой китайских лечебных массажей и упражнений, о чем ему рассказывал долгое время просидевший со мной К. Я, поначалу, на предложение перейти в N-ую камеру ответил отказом.
Однако через 2 дня в камере у М. «разгорелся» скандал между ним и сокамерниками, который, кстати, специально спровоцировал М., чтобы был повод пожаловаться начальству на плохое обращение с ним «уголовников» и удалить одного сокамерников, создав «вакансию». Вызвал меня первый замначальника Баиловской тюрьмы и сказал, что нужно помочь пожилому человеку, что в камере нас будет только четверо (для 2 нар неплохо - притом, что в остальных камерах сидело по 6-7 человек), да и продукты бывшему министру привозят регулярно - в общем, рай среди ада! - и не став слушать мои возражения, приказал собирать манатки…
Делать нечего - собрался и через час уже был в N-ой камере. К. я, конечно, обрадовался - мы с ним год просидели в тесной камере и здорово сдружились, с еще одним сокамерником, Э., я был незнаком, но внешне он производил вполне удовлетворительное впечатление, хотя постоянно жаловался на целую кучу каких-то болезней. Что же касается самого М., то будь проклят тот миг, когда я встретился с этой толстозадой образиной! Десяти минут нахождения в камере и «наведения справок» у К. мне хватило, чтобы понять, с кем мне предстоит неизвестно как долго общаться…
Первоначально обстановка в камере была вполне сносной и терпимой - возможно, что, не успев привыкнуть и присмотреться к новым людям, М. как-то умудрялся себя сдерживать. По несколько раз в день я делал ему успокаивающий массаж, и он тут же засыпал, чему мы все были несказанно рады, но вот сам процесс делания этого самого массажа доводил меня едва ли не до бешенства. М. буквально требовал этого, причем в такой наглой и разнузданной форме, что, если бы К. с Э. не просили меня «усыпить эту толстозадую крысу», то я, наверное послал бы его куда подальше и потребовал бы у старшины вернуть меня обратно в ту камеру, откуда я был так беспардонно выдворен...
Трус он был, что называется, высшей марки, да и скандалист к тому же. Постепенно он свыкся с камерной командой и, в силу своего характера, стал устраивать скандалы и с нами, и с надзирателями, и с тюремной администрацией. Орал он так, что у сокамерников едва не лопались барабанные перепонки! На все лады ругал правительство, «ментов» и президента. Себя, как ни странно, он считал невиновным ни в чем. Хотя статью 88-1 УК (хищение государственной собственности в особо крупных размерах по старому Уголовному Кодексу – Э.З.). ему надо выгравировать на лбу и позолотить, чтобы не потускнела. Рассказывал он о своих «темных делишках» и махинациях немного, но все равно – «энное» количество миллионов долларов, «добросовестно» им награбленных у народа, осело в его карманах, на счетах нескольких иностранных банков, в тайниках - в виде золота, валюты и бриллиантов и т.д.
А теперь представьте себе этого миллионера, трясущегося над какой-то паршивой котлетой в тюремной камере. Жадность довела его до того, что он, вместо того, что бы поделиться своими продуктами с сокамерниками, раздавал их надзирателям, отсылал в другие камеры или же попросту топил продукты в унитазе – лишь бы его глаза не видели, что кто-то из нас что-либо съел из его продуктов. Себе он оставлял необходимое количество еды, которого должно было хватить до следующей передачи, тщательно, по нескольку раз в день, пересчитывал поштучно яблоки, котлеты, сахар, пакетики с растворимым чаем, куски сыра, чеснок и т.д. Иногда, сбившись, начинал пересчитывать и мы здорово потешались, подкинув ему лишнее яблоко или же переложив одно куда-нибудь, а затем вернув на место. О том, чтобы взять хоть что-нибудь себе, не могло быть и речи - надо потерять всякую гордость и чувство собственного достоинства!
Зато, когда передачу получал кто-либо из нас, М. ни от каких угощений не отказывался. Жрал и пил все, что не предложишь - куда только лезло? Даже требовал свою долю. Помню, принес я 2 блока сигарет и, поскольку сам не курю, то отдал ребятам, сказав, что в счет своей доли возьму 2 пачки - отправлю бывшим сокамерникам. Так некурящий «буржуй» тут же потребовал и свою долю и тут же кому-то ее послал, лишь бы нам не досталось. Мы могли, конечно, с ним и не делиться, но тогда чем бы мы были лучше него?..
С курением М. вел решительную борьбу: прекрасно понимая, что курящий человек скорее согласиться лишиться части хлебного пайка, чем сигарет, он воровал у сокамерников сигареты и, тут же смяв и разорвав их, топил в унитазе. Из-за этого частенько возникали ссоры, но двое моих сокамерников, внешне похожих на ходячие скелеты, настолько оба были худыми, не могли перекричать и переспорить лоснящегося от жира и обладающего большим, как у беременной женщины, животом, двухметровым ростом и более чем 100-килограммовым весом М. Я участия в этих перебранках не принимал, затыкал уши ватой, закутывался в одеяло и спал. Зато постовые сбегались как на цирковое представление и смеялись до колик в животах…
Как-то принес М. со свидания с адвокатом 400 тыс. манат в купюрах по 5 «ширванов» (обиходное название купюры в 10.000 манат с изображением Дворца ширваншахов в Баку.- Э.З.) и все их раздал постовым. Просто так - нам на зло. А на нарах валялось два больных и тощих «фитиля» Э. и К. - последнего менты за худобу окрестили «Кощеем». Нет бы дать одну бумажку доктору, помог бы ребятам. Я однажды уже в 1997 г. добился встречи с представителями Красного Креста и принес в камеру кое-какие медикаменты - так почти весь «Аспирин» и «Боралгин» сожрал «буржуй». Говорил, что болеет - как было не дать? Я ведь пороком министерской жадности не страдаю. А свои медикаменты М. «крысил», т.е. никому нет давал. Снизошла на него как-то благодать - попросил у своей жены принести баночку витаминов «Юникап», да только успел К. взять 3 или 4 таблетки - остальное М. слопал сам. Только и видели!
На это все еще вполне можно было бы закрыть глаза, если бы М. не вел себя, как последняя свинья. Ест яблоко - огрызок бросает прямо на пол между нарами, конфетные обертки - туда же, плюется на пол, после того, как сходит по малой или большой нужде - рук не моет, и затем лезет или в сахарницу или берет хлеб, другие продукты. Из-за этого мы держали свой хлеб отдельно. Когда М. умывается - половина камеры залита водой, на бетонном полу целая лужа, а вытереть их за собой не желает - как же, «Его Величество» не привыкли… Спал он на своих нарах один - никого к себе не пускал и не слезал с нар почти круглосуточно. А пердел - прошу прощения - с таким звуком, что тараканы со стен падали, а из соседних камер спрашивали, что случилось.
По ночам он спал плохо и мог, проснувшись, начать громко свистеть, кричать, петь песни, правда, пение у него было больше похоже на вытье, но на очень высокой ноте. Как-то не вязался тонкий голос с его массивной свиной тушей.
Скандалы в камере устраивал по любому поводу, и когда менты приходили разбираться - жаловался, что мы его ругаем, бьем, и всячески обижаем. Поначалу ему верили, и нам здорово досталось несколько раз – «дубинал» нам выписали по полной норме, но затем менты разобрались, в чем тут дело, и перестали прислушиваться к буржуйским жалобам.
Дважды он довел дело в камере до физического воздействия на «господина министра». Первый раз я, устав слышать камерную ругань, попытался пристыдить М.: мол, как не стыдно солидному пожилому мужчине устраивать склоки. Но М. моим увещеваниям не внял и начал орать на меня и хамить, я же пожал плечами и сказал ему, что с таким дерьмом, как он, я в пререканья вступать считаю недостойным. М. не выдержал и попер на меня точно танк на курятник - учитывая разницу в габаритах и в весе, он вполне мог размазать меня по двери, спиной к которой я стоял. Опасаясь быть раздавленным этой жирной свиньей, я решил поставить его на место.
Бить его по лицу, а затем объяснять администрации происхождение синяка на министерской роже мне не хотелось и я от души врезал ему ногой в жирное брюхо, чуть пониже солнечного сплетения. Нога идет по дуговой траектории и бьет в цель всей плоскостью стопы. Я опасался, что наткнувшись на пузо ударной ногой, я могу завалиться назад - ведь такая туша прет! - но вышло наоборот, я ощутил, что моя нога куда-то провалилась. Удар «ушел» как в подушку, и я едва не упал вперед и, чтобы сохранить равновесие, вынужден был наклониться.
А когда выпрямился, то увидел, что М. лежит между нар и таращит на меня испуганные глаза, а Э. поддерживает ему голову, которой тот едва не грохнулся о металлический стол. Не теряя инициативы, я пригрозил М., что если он не прекратит свои скандалы и свинство в камере, то я его изобью, а если еще раз не вытрет за собой воду, то я вытру ее им самим. Вроде подействовало, но ненадолго.
Через три недели состоялся «второй раунд». Во время утреннего технического осмотра М. каким-то образом обозвал или обругал то ли Э., то ли «Кощея». Между ними началась словесная перепалка, которая закончилась тем, что «буржуй» со всего маху ударил Э. в плечо и тот, отлетев к стене, буквально прилип к ней. К. попытался урезонить М.: «Как не стыдно пожилому человеку бить больного сокамерника? Тот и на ногах-то с трудом держится!» Но «буржуй», что называется, уже вошел в раж. Драться он, по-видимому, не умел, поэтому раскинув руки в стороны и сжав немалого размера кулаки, он проделал что-то вроде гимнастического упражнения «мельница». Отвел левую руку назад, а затем, резко повернувшись всем корпусом, врезал левым кулаком по К.! Я испугался, что «Кощей» развалится, но тот всего лишь улетел на «буржуйские нары», мягко зарывшись в подушку.
Мы с К. - давние друзья, друг за друга готовы на многое, и позволить этой жирной министерской свинье бить моего товарища и сокамерника я не мог, а посему и врезал «буржую» кулаком со всего маху по его жирной наглой и опостылевшей роже! Аж ноги в воздухе сверкнули! Странно, что на его роже не осталось синяков - врезал я ему основательно, рука несколько дней ныла в запястье… Опять я увидел испуганные и бегающие поросячьи глазки «господина министра». Захотелось врезать ему еще раз, но за спиной открылась дверь, и пришлось выходить в коридор на «ментовскую разборку».
Странно, что никто нам ничего не сделал. С меня попросили честное слово, что я не трону «буржуя», на что я сказал, что если он будет вести себя по-человечески, его никто не тронет. Пусть подавится своей жратвой, чаем и деньгами, но пусть придержит за зубами свой гнилой язык! Временно в камере наступили «мирные дни»…
Не могу не рассказать и еще о некоторых пороках М.. Например, он был непревзойденным симулянтом. Он так искусно разыгрывал сердечные приступы и судороги, что только долго и непрерывно наблюдавший за ним человек мог догадаться, что он не болен. Впрочем, баиловские эскулапы, видать, видывали и не такое - они живо разобрались, что к чему, и пригрозили М., что сделают такой укол, от которого тот и вправду заболеет. Куда только девались все болезни - в 5 минут он стал совсем здоров!
Странно, что он вышел на волю. Очевидно «раскошелился» таки и подкупил ряд чиновников, а те, введя в заблуждение президента, добились для него помилования».
Остановимся на этих наблюдениях изнутри и приведем мнение постороннего, которое несколько отличается и проливает дополнительный свет на кое-какие моменты этой истории.
«Когда М. привели в пятый корпус, он был помещен в N-ю камеру. С этого дня Кахин сам как будто превратился в узника пятого корпуса. Поставив у себя в комнате кровать, он начал ночевать в корпусе. Причина в том, что он не доверял надзирателям, стараясь, чтобы М. не контактировал ни с кем и обращался со своими проблемами только к нему. Он хотел за счет этого хорошо заработать. Ровно 11 месяцев Кахин вертелся вокруг М. как юла, но все было попусту, т.к. «буржуй» любил деньги больше чем себя.
Учитывая это, Кахин решил прибегнуть к физическому и психологическом воздействию. В первую очередь Кахин перевел в другие камеры осужденных, содержащихся в N-ой камере, разместив там «своих». По указанию Кахина, они начали чинить зверства над ним. Ночью они ему не давали спать и грозились убить. Днем же, на глазах Кахина, избивали».
Помните сцену с избиением М. во время техосмотра? «Наконец, М., не выдержав, во время очередного техосмотра наотрез отказался возвращаться в камеру. Он требовал смены или камеры, или сокамерников. Это его требование было встречено смехом - Кахин ему ответил: «Умрешь, но в камеру войдешь». В это время М. сел на пол и стал плакать как ребенок (или делал вид, что плачет). Но это ни на кого не подействовало. «Буржую» пришлось вернуться в камеру.
Кахин, после того, как довел М. до такого критического состояния, по указанию руководства приступил к активным действиям...
Хочу отметить, что, находясь в пятом корпусе, М. днем и ночью материл Президента и весь его род. За эти «ругательства» его помиловали!» (Конечно же, не за это, а за хорошую сумму денег, о количестве нулей в которой бывшие смертники до сих пор спорят...)
Можно понять тех смертников, которым решение президента показалось несправедливым, хотя сравнивать его дело с делами тех, с кем он делил камеру, не хочется. Один сожительствовал с женой дяди, потом убил ее и ее 8-летнего сына. Другой обвинялся в организации убийства 4 человек, третий – в убийстве 7.
«Буржуй» же, похоже, был плохо приспособлен для камерного «общежития», где на всех одинаковое клеймо, и смотрят не на заслуги, а на поведение в быту. Вполне возможно, что он искренне полагал, что раз делится своими передачами с сокамерниками, то должен быть в камере главным, и ему никто не должен перечить. А раз кто-то с ним не считается и осмеливается дать отпор, то и лишняя котлета летела в «очко», и сигареты отсылались в другие камеры, и деньги раздавались «надзору» в коридоре. Естественно, что это не улучшало его отношений с сокамерниками. К счастью, впоследствии он несколько умерил свои амбиции и даже немного сдружился с сокамерниками, хотя периодически принимался за старое.
Итак, сокамерники буржуя ненавидели, временами ругали и били. Но отметим, что никто из них не требовал перевода оттуда в «нормальную» камеру, хотя им этого и хотелось, или не пытался убить опостылевшего «жирного борова» во сне (а ведь ребята были неробкие, да и два раза бы их не расстреляли). Более того, тот же человек, который бил М., делал ему же массаж, несмотря на то, что М. требовал этого в «неподобающей» форме. Почему? Для заключенного «пятого корпуса» вопрос лишний – ведь соседство с «буржуем» гарантировало относительно безбедное существование, отсутствие систематических избиений. И тут интересы сокамерников определенно совпадали с мечтами Кахина о получении своих «процентов» со свиданий и передач.
За вычетом некоторых нюансов – кто кому мешал спать, и кто был инициатором скандалов, картина, нарисованная обоими свидетелями, сходится. «Буржую» определенно на первых порах администрация устроила веселую жизнь, изолировав его от родственников и не вмешиваясь во внутрикамерные «разборки». Не случайно «массажист» так удивился, что его не наказали - ведь по правилам должны были наказать виновных и разъединить по разным камерам конфликтующих заключенных.
Если бы власти на самом деле хотели расправиться с М., то могли бы это сделать без особых проблем – приход его в корпус совпал со временем «пресса», хотя уже и умеренного. Но, видимо, сделав ставку на страдания этого «денежного мешка», взяточник Кахин, хотя сам и не трогал его, но пытался получить материальную пользу из ситуации, когда заключенному «перепадало» от сокамерников.
В конце концов, М. действительно пошел на поклон к старшине, став его «дойной коровой». Стало хорошо и старшине, и «буржую». Послушаем его сокамерника: «Всю «буржуйскую» передачу принимал лично старшина нашего корпуса – Кахин и тут же тащил ему в камеру все эти термосы, тазики и прочие посудины с едой, которые фактически никем не проверялись, вместе с запиской от жены М.. В камере забирал пустую посуду, белье в стирку и ответную записку, в которой указывалось, сколько ему заплатят за «услуги» и тут же бежал назад, к жене М., чтобы получить эти деньги. По договоренности между корпусным старшиной и родней М., последние приносили передачу либо в обеденный перерыв, либо вечером, когда начальства в тюрьме не было, и все спешили уйти домой».
Справедливости ради надо отметить, что не вся «буржуазия» была такой. Некоторые из заключенных в «пятом корпусе» министров оставили о себе куда более благоприятные воспоминания.
