Армяне когда-то составляли заметную прослойку в уголовном мире Азербайджана, отличаясь особой дерзостью и жестокостью. Естественно, что в Советское время временами армяне попадали и в «пятый корпус».
Коренные бакинцы, например, помнят историю тридцатилетней давности, когда троих бакинских армян приговорили к расстрелу за убийство студентов из дружественных СССР стран Африки. Тех на ночь глядя занесла нелегкая в один из кабачков в Завокзальной части города, где собирались блатные, в основном армяне. Привыкнув к тому, что им везде потакают, африканцы попытались захватить уже занятый местными ребятами столик, после чего их избили и почти всех зарезали. По политическим мотивам того времени никому из виновных помилование не полагалось...
Кстати, после восстановления смертной казни указом от 12 января 1950 года первым, кого осудил к расстрелу Верховный Суд Азербайджана, тоже был армянин - сапожник Авакян. Как вспоминал адвокат А.М.Гольдман, Авакян на почве ревности жестоко убил свою жену прямо на улице, на глазах у многочисленных свидетелей.
В 1990-х, однако, единственными армянами, которые сидели в «корпусе смерти», были лишь те из них, которые были приговорены к исключительной мере наказания за партизанские действия в Нагорном Карабахе против центрального правительства и за терроризм. В последний период СССР, когда наличие межгосударственного (!) конфликта Азербайджана с Арменией, боевых действий и комбатантов в принципе не признавалось, участие в отряде боевиков обычно влекло выдвижение общеуголовных обвинений.
В ходе Карабахского конфликта по меньшей мере десять лиц армянского происхождения были приговорены к смерти. Хотя официальных казней и не было, по данным «Международной Амнистии», пятеро из них умерли в заключении в июне 1992 – апреле 1994 года.
Преступление Грачика Петросяна, Гагика Арутюняна, Арно Мкртычяна, Арвида Мангасаряна и Гарника Арустамяна заключалось в том, что, будучи членами отряда боевиков в Шушинском районе в Карабахе, они в 1991 г. из засады обстреляли автомашину и при этом убили азербайджанскую журналистку Салатын Аскерову и трех советских военнослужащих. Как объясняли они сами, военные часто постреливали по их деревне, и ее жители предупредили командующего солдатами полковника, что убьют его, если он не покончит с беспределом своих подчиненных. После очередного обстрела они подстерегли автомашину полковника и изрешетили ее. Тот, уже будучи раненым, выскочил из машины и отстреливался до последнего патрона…
О том же, что в военной автомашине едет гражданское лицо, да еще женщина, по их словам, они и не подозревали. «Правда ли, что она умерла не от наших пуль, а от разрыва сердца?» - с надеждою допытывались они у меня 9 лет спустя. И, получив отрицательный ответ, заметно расстроились – хотя это ничего и не меняло по сути, им, вероятно, приятнее было осознавать, что они воюют только с мужчинами.
Эта пятерка была приговорена к смертной казни без права обжалования Верховным Судом в Баку 19 марта 1992 года, хотя по меньшей мере один из них и через 9 лет, живя в безопасности в Армении, чуть ли не в положении национального героя, продолжал настаивать на том, что он не принимал участия в этом убийстве. Через 3-4 дня после приговора смертники-армяне поступили в «пятый корпус». Прочие подсудимые по этому делу были приговорены к разным срокам лишения свободы, хотя уже вскоре все они были освобождены в ходе обмена пленными еще до конца своего срока. Подобная практика использования обвиненных в уголовных преступлениях в обмене заложниками была тогда весьма распространенной.
Двое из получивших смертный приговор по этому делу умерли в тюрьме: Арно Мкртчян - в сентябре 1993 года, а Грачик Петросян - 5 января 1994 года. Кроме того, среди армян, приговоренных к смерти в связи с их участием в необъявленной войне против Азербайджана и умерших в заключении, были Юрий Джангирян (который умер в июне 1992 года), Армен Аванесян (умер в октябре 1993 года) и Аркадий Айриян (умер 22 или 23 февраля 1994 года). По официальной версии, все они умерли от различных болезней, например, утверждалось, что Аванесян скончался от плеврита и общей интоксикации организма, а Мкртычян - от хронического туберкулёза. Однако уже тогда, в 1993 г., было подозрение, что избиения и недостаток медицинской помощи явно способствовали их гибели.
Видимо, для характеристики условий в «пятом корпусе» имеет смысл описать предысторию всех этих «хронических болезней». Один из свидетелей этих событий – бывший смертник-азербайджанец, комментируя обвинения армян в адрес старшины Саладдина (имя изменено), которого они называли «палачом», заявил:
«Я не осуждаю их за эти слова. На самом деле, Саладдин был очень жестоким в отношении заключенных-армян: можно сказать, «дал им глаз, но не дал света».
В то время в корпус помимо убийц Салатын Аскеровой, привезли также армян, участвовавших в различных диверсионных актах. Всех поступающих в корпус армян Саладдин «встречал» лично. Например, армянина, взорвавшего автобус [Армен Ованесян], он полностью раздел в коридоре, затем с огромным деревянным молотком в руках избил так, что от его криков глохли уши».
…Молоток, о котором идет речь, применяется при техническом досмотре камер (решеток, стен, пола). На толстой деревянной рукоятке длиной в человеческий рост закреплен округлый деревянный брусок размером в пару сложенных кирпичей. Уже один вид этого инструмента способен породить ужас. Один из офицеров Баиловской тюрьмы в разговоре со мной заметил со смешком, что, мол, иногда подследственные «раскалывались», впадая в панику, когда видели, что в их камеру с угрожающим видом входила пара надзирателей с такими орудиями в руках. «Но мы их, конечно, этими молотками не били»,- поспешно добавил он…
Заключенный продолжал свой рассказ: «На крики никто в корпусе не реагировал. Потому что этот армянин сделал поистине большую мерзость – во взорванном автобусе погибло много невинных женщин и детей. Саладдин даже принес и продемонстрировал всему корпусу многочисленные фотографии взорванного автобуса. Человек приходил в ужас от вида этих фотоснимков.
Избив армянина до полусмерти, Саладдин открыл камеру, где сидели двое армян-убийц Салатын и втолкнул его внутрь. Как сейчас помню, была пятница, и было довольно прохладно. Саладдин заявил, что одежды не будет до понедельника, а убийцам Салатын поручил, чтобы они и близко не допускали террориста к постели и держали на «севере» (в туалете).
Так и произошло, как сказал Саладдин. Автобусный террорист не расставался с «севером» и только мечтал о постели. Тем самым, он пополнил ряды «петухов».
Чувства сокамерников «автобусного террориста» Армена Аванесяна можно было понять – они-то воевали с вооруженными мужчинами, а этот – с безоружными женщинами и детьми. Даже среди матерых убийц-смертников, на совести которых были по несколько зверски убитых людей, такое «геройство» вызывало омерзение. Однако, для полноты картины, отметим, что тот до самой смерти утверждал, что он непричастен к злодеянию, и часть смертников-армян склонна была верить ему.
«…В этот период армяне содержались в раздельных камерах( №122 и №124). Им не давали выделяемых корпусу сигарет, чая, сахарного песка и хлебного пайка. Им доставались лишь собираемые в корпусе отходы хлеба и сигаретные окурки-«бычки».
Саладдин, можно сказать, каждый день вытаскивал их по одному из камер и бил. Были времена, когда у него уже не хватало сил на избиение последнего армянина – в то время в корпусе было уже 9 армян. Поэтому Саладдин для их избиения брал с собою еще одного помощника. За короткий срок пятеро армян распрощались с этим светом».
Одна из смертей запомнилась армянам особо, так как это было не систематическое сживание со света, а именно целенаправленное убийство.
В камеру №124 из Шувелянской тюрьмы перевели некоего Юрия Джангиряна, одного из членов подпольного армянского общества «Крунк», известного среди боевиков по кличке «Маршал». После его поимки состоялся суд, и Джангиряна приговорили к смертной казни. Уже после приговора была достигнута договоренность о его обмене на пленных азербайджанцев, и для этого его даже вывозили на линию фронта в Агдам, где его ждали родственники, собравшие крупную сумму денег. Однако обмен по какой-то причине сорвался.
В один из дней вскоре после его появления в корпусе некие незнакомые надзиратели открыли дверь в камере №122 и под предлогом стрижки волос вывели из нее армянина Гарника, одного из убийц Салатын. В коридоре практически сразу его начали жестоко избивать. Вдруг послышался крик старшины корпуса Саладдина: «Не этого, другого!». Тогда Гарника вернули назад, а из камеры №124 вывели Джангиряна. Избили так, что у него произошел разрыв печени, и через день он скончался.
Отметим, что входная дверь корпуса открывалась снаружи, и никто бы посторонний без ведома старшего начальства не мог бы ее открыть.
Любопытно, что армяне никак не связывали убийство Джангиряна с политикой, а лишь с деньгами, которые, по их мнению, были заплачены родственниками пленных азербайджанцев за обмен пленных и пропали.
«…После того, как Международный Комитет Красного Креста взял армян под свою опеку, ситуация полностью изменилась, отношение к армянам улучшилось. Я так полагаю, что если бы МККК немного помедлил, Саладдин вывел бы армян под корень. Один из убийц Салатын (если не ошибаюсь, по имени Гагик) уже был на грани смерти, его легкие были в очень тяжелом состоянии. После того, как их взяли под опеку, армян начали лечить».
У Гарника во рту было три золотых зуба. При поступлении в корпус один из надзирателей двинул ему по зубам, чтобы выбить, но не смог: «Зачем тебе золотые зубы? Все равно вас расстреляют». В «пятом корпусе» вообще-то практиковалось обменивать золотые зубные коронки на еду. Поэтому зубы были предложены Гарником старшине Саладдину. Тот поначалу отказался и даже избил его: «Я тебе не нищий!» Однако на следующий день, передумав, пришел за ними и очень расстроился, узнав, что их осталось уже два. Один зуб получил смертник из соседней камеры - Асим за пачку тетрациклина для больного Арно.
Доступу МККК к армянам предшествовала утечка информации о смерти смертников-армян осенью 1993 г., которая вызвала резкую реакцию международных правозащитных организаций. Масла в огонь подлил и начальник Баиловской тюрьмы Махмудов, заявивший в интервью прессе 17 ноября 1993 г., что «представители Международного Красного Креста регулярно посещают осуждённых армян, имеют возможность беседовать с ними наедине».
В ответ глава местной делегации МККК Андре Пико выступил с опровержением: «Если МККК смог свободно беседовать с осужденными на смерть русской национальности, он, напротив, никогда не имел доступа к осужденным на смерть армянам». И действительно, вплоть до февраля 1994 г. МККК, несмотря на неоднократные обращения, не мог встретиться со смертниками-армянами в Баиловской тюрьме.
К тому времени уменьшившееся армянское «население» корпуса умещалось в одну камеру №126. Естественно, что впечатлительных иностранцев в переполненную камеру смертников, где вместо 2 содержались 7 человек, не допускали, и для встреч с МККК заключенных еженедельно приводили в кабинет заместителя начальника тюрьмы.
До самой смерти Арно (сентябрь 1993 г.) в камере у армян не было матрасов. Да и одеяла были не у всех – их было два, по количеству нар, и когда из камеры выносили на одеяле очередной труп, новое одеяло «забывали» выдавать. Когда выносили труп Арно, армяне попросили матрас у «режимника» Газанфара. Тот удивился такому положению, на что Саладдин заявил, что «им матрасов не положено». Тем не менее под давлением Газанфара выдали два матраса, почему-то испачканных кровью.
Позднее армян даже «отселили» в корпус №6 («малолетку»), чтобы создать обманчивое впечатление комфорта в камерах - там каждый армянин имел свое спальное место. Камера имела окно на потолке, и заключенные даже пытались загорать в лучах солнца. Но уже через несколько месяцев, после побега заключенных-смертников из «пятого корпуса», армян снова вернули в «родную» камеру №126…
Похоже, что, помимо нежелания портить международный имидж страны, власти рассчитывали получить от армян и определенную выгоду, имея в виду их обмен на пленных азербайджанцев. Еще в апреле 1993 г. руководство Государственной комиссии Азербайджана по пленным, заложникам и пропавшим без вести предложило через МККК армянской стороне обсудить условия обмена армян, приговоренных за террор к смертной казни и содержащихся в Баиловской тюрьме. Возможно, именно поэтому их и не расстреляли в последней серии исполнений в 1993 г., хотя по этому поводу и недоумевали шедшие на расстрел азербайджанцы. В тот период азербайджанская Госкомиссия предложила обмен в астрономическом соотношении 50:1, на что армяне не пошли. Такой обмен 5 смертников поглотил бы 250 из 300 имевшихся тогда у армян пленных и заложников. Едва ли случайно, что впоследствии армяне осудили примерно такое же количество пленных азербайджанцев к расстрелу по уголовным обвинениям, создав «баланс». А к вопросу об обмене вернулись лишь спустя несколько лет.
…После побега смертников ненавистного армянам старшину Саладдина заменили на Кахина (имя изменено). Тот по сравнению с предшественником был «хорошим», даже «богом». И действительно, если Саладдин был хорошим для своих, истязая армян, то Кахин, наоборот, рьяно истреблял своих и демонстративно опекал армян. К этому времени армяне уже посещались Красным Крестом и, соответственно, были хорошо накормлены и имели теплую одежду. С утра их выводили в коридор и расхваливали, крича при этом: «Если среди вас и есть мужчины, то только армяне. Они сели за землю, а вы за 10 рублей!». Примерно так же относился к ним и начальник тюрьмы, часто захаживавший в пятый корпус: «Я не дам вас в обиду».
Среди надзирателей было довольно много карабахских азербайджанцев (например, шушинец Бахадур). Они относились к армянам дружелюбно, болтали с ними на армянском, некоторые даже приносили им из дома хлеб. Контраст в отношении надзирателей к азербайджанцам и армянам был поразительный!..
Один из заключенных соседней камеры вспоминал, что как-то раз, когда их вывели для «пресса» в коридор и поставили к стене в обычной «стойке лягушки» (лицом к стене, руки подняты, на стене, ноги врозь», армянам дали дубинку и предложили их избить: «Я подумал, что они испугаются и выполнят приказ. Однако армянин выбросил дубинку в коридор, заявив, что «это не для нас». Избиение продолжили свои». Этот факт подтвердили мне и бывшие смертники-армяне.
Летом 1995 г. к армянам присоединился арестованный в Огузском районе Азербайджана житель Пятигорска Камо Сааков, осужденный 26 июля 1995 г. к смертной казни за незаконное проникновение в Азербайджан якобы с целью совершения диверсии в Бакинском метро.
Сам Камо рассказывал другую историю, больше смахивающую на приключенческий роман. В Огузском районе до Карабахских событий жило много армян, в том числе и предки Камо. Один из них, по словам Камо, закопал в лесу клад золота, около 3,5 кг, за которым в июле 1994 г. тайно отправился Камо вместе с русской четой из Пятигорска, с которой он был дружен. Однако их поймали и обвинили в том, что они якобы должны были совершить взрыв в Бакинском метрополитене. Золото же, по словам Камо, отобрал и присвоил начальник Огузской районной полиции, беженец из Карабаха, люто ненавидевший армян. Оставшись без приговоренного к расстрелу мужа, с Камо развелась жена. Единственное, что ему досталось вместо усыпанного золотом семейного очага – сырые стены камеры в «пятом корпусе»…
В середине апреля 1997 г. в «петушиную хату» №133 был посажен другой армянин – некий Карен Геворкян. Ранним утром 2 января 1997 г. этот гражданин Армении пересек границу, проник на территорию Газахского района Азербайджана и застрелил из автоматического оружия 23-летнего жителя села Агкёйнек Низами Мамедова. Услышавшие звук выстрела соседи сумели схватить Геворкяна и сдали его в районную полицию. Второй армянин сумел сбежать.
Hа предварительном следствии Геворкян объяснил свои действия тем, что мстил за убитого друга. Однако позже следствием было установлено, что Геворкян пересек границу Азербайджана в составе диверсионной группы из 5 человек. Ему было поручено оставаться в селе Агкёйнек, а остальные диверсанты двинулись вглубь территории Азербайджана. Однако Геворкян нарушил данное ему поручение и решил проявить «инициативу».
Впоследствии, уже находясь на свободе, Геворкян рассказывал уже другую историю. Якобы, будучи на посту во время дежурства у с.Паравакар Таушской области он услышал какой-то шум внизу, спустился и наткнулся на азербайджанских солдат. Во время перестрелки одного убил. Его схватили и отвезли в Казах, почему-то в милицию, где держали около двух недель.
В Шувелянском СИЗО его держали в одиночной камере, причем следователь приходил только один раз. В середине апреля 1997 года состоялся суд. Военной коллегией Верховного суда ему был вынесен смертный приговор по статьям: 94 (убийство), 58 (шпионаж), 61 (диверсия) УК Азербайджана. Права на обжалования по законодательству того времени у него не было.
Впрочем, получивший смертный приговор армянин задержался в корпусе всего пару недель, в течение которых сокамерники, которых тогда было человек 12, по указанию старшины периодически «угощали» его пинками и тумаками. Но армянин и не был особо в претензии. После тех избиений, издевательств, пыток, которые, по его словам, выпали на его долю в Газахском райотделе полиции, тумаки в 133-й камере выглядели почти дружеским похлопыванием.
Тем не менее, против этого резко выступили некоторые ветераны из находящейся напротив камеры №125. Помня, как годом раньше освободили других армян, смертники увещевали не «прессовать» армянина: «Все равно его освободят, как и тех. Выйдет на свободу, расскажет, как вы с ним поступали, и это отразится на наших пленных в Армении!» В этой камере, где, помимо азербайджанцев, содержались русские и айсоры, было распространено мнение, что «все мы приговорены к высшей мере, и для нас национальная принадлежность не имеет значения».
А вскоре первый раз появился представитель Красного Креста. Второй раз с представителями МККК Геворкян встретился уже в аэропорту 2 мая 1997 года, когда его освободили и репатриировали в Ереван.
Картина будет неполной, если не сказать несколько слов об отношении к армянам смертников-азербайджанцев. В целом оно было хорошим. Из большинства камер шли «ксивы», поступал «грев», весьма существенный в отсутствие нормального питания. Заключенные с «понятками» посылали им чай, сахар, сигареты, даже одежду.
Например, в камере №130 сидел смертник-ветеран Фируддин. Армяне с теплотой вспоминали, как «хороший парень» Фируддин сделал им первый «грев», сопроводив его запиской о том, что пути, которыми они с армянами попали в «пятый корпус», были разными, «но клеймо на нас одинаковое».
Другой заключенный-азербайджанец много лет спустя вспоминал, что послал для страдавшего болезнью легких армянина лекарство «Лив-52»: «Пророк Мухаммед повелел не мучить пленных, уделять им от того, что кушаешь сам. Помогая им, мы исполняли свой долг мусульман. Мы выполнили то, что повелел Аллах!» Лекарство для армян удалось раздобыть у врачей, так как точно такой же больной был и в камере у азербайджанцев – очень способный парень, богомольный, делал намаз.
Поначалу армянам помогали, следуя воровским «поняткам» - правилу выделять каждому арестанту долю из «воровского грева». Однако были и недовольные этим, которые протестовали. В качестве компромисса, пришли к решению ничего не выделять армянам из «грева», но по желанию делиться с ними передачами из дома. По словам самих армян, из 15 «не-армянских» камер всего три выражали к армянам явную неприязнь.
Прошло время, и Красный Крест начал исправно посылать армянам хорошее питание, о котором и не мечтали другие смертники. Каждое утро на зависть всем на подносе им приносили к чаю мед, молоко, сахарный песок, хороший хлеб. Они даже получали посылки – не то из дома, не то от Красного Креста. Стоптанные солдатские ботинки малого размера заменили на босоножки и сапоги на меху.
Это были черные времена, когда азербайджанцы имели однократное «концлагерное» питание, а армяне – трехкратное. Армяне могли уже сами делать «грев» тем, кто когда-то их поддерживал. Обмен «гревом» в этом уголовном сообществе означал то же, что на воле хождение в гости и обильное кавказское застолье. В те камеры, откуда им когда-то посылался «грев», армяне посылали чай, сахар, очищенные орехи, сигареты с фильтром, книги. В то время это было сделать очень и очень сложно, однако армяне отыскали способ.
Вспоминают, как однажды армяне переслали в одну из таких камер домино. Один из контролёров поймал заключенных на игре и сообщил старшине Кахину. Тот не на шутку разозлился и распорядился вынести из камеры все постели, в морозное время оставив заключенных без ничего теплого – это называлось «карцерным положением». Когда через три дня он открыл дверь камеры, его первым вопросом был: «Что, вы еще не померли?»
После побега армян вернули из «малолетки» в «пятый корпус» и, хотя их не били и хорошо кормили, они снова оказались в перегруженной камере – в одинаковых санитарных условиях с азербайджанцами. Поэтому армяне по просьбе смертников-азербайджанцев поднимали их общие проблемы перед Красным Крестом. И хотя тогда МККК не имел договоренности о посещении всех заключенных, говорят, что именно неудобные вопросы этой организации привели, например, к тому, что в суровую зиму 1994/95 годов по камерам раздали дополнительные одеяла, сделали другие послабления, спасшие многие жизни.
Отмечу и поразительный факт – одно время смертников-армян лечил некий молодой доктор Ахмед, в звании лейтенанта медицинской службы. Как потом оказалось, это был брат убитой ими Салатын Аскеровой, работавший врачом в тюремной больнице. Клятву Гиппократа он ставил выше естественного чувства мести – а ведь не исключено, что именно на этом чувстве хотели сыграть те, кто прикрепил его именно к «пятому корпусу». Правда, бывший офицер Баиловской тюрьмы утверждал, что доктор Ахмед никогда не принимал армян наедине, а только в присутствии надзирателя, но кто мог бы проверить, что за таблетки он дал или что за укол сделал? Кто бы осудил врача, отмстившего за безвременно погибшую сестру и ее осиротевшего малолетнего сына? Если так и было задумано, то не получилось – Ахмед был настоящим врачом, в отличие от других докторов, культурным и уважительным в отношениях со смертниками. Никогда не брал денег с заключенных, иногда сам находил для заключенных редкие лекарства и отдавал заключенным даром. Хотя он и не показывал вида, лечение убийц сестры было для него тяжелым испытанием. В конце концов, он не выдержал и ушел с этой работы.
В «пятом корпусе» сидели и полуармяне, например, некий Сергей Гребенков – полуармянин, полурусский, осужденный вне связи с карабахскими событиями. Подвергшись издевательствам, он умер в феврале 1993 года, по официальной версии - покончил жизнь самоубийством.
Другой полуармянин, Э. подвергся издевательствам сокамерников после того, как ему поставил «рамку» сидевший по соседству «общак» Рамиз. Лишь впоследствии искушенные в «понятках» заключенные изучили его дело и простили.
За несколько дней до своего освобождения 8 мая 1996 г. армяне получили «ксиву» от соседей из 125-й камеры. Одному из тамошних смертников приснилось, что «армяне уехали на белых лошадях и проехали через гору». Из этого им был сделан вывод, что армян отпустят. И действительно, через пару дней армян, сменивших полосатые спецовки смертников на гражданскую одежду, в последний раз выпустили в коридор. Корпус уже знал, что их освобождают в обмен на пленных азербайджанцев. Из кормушек слышались пожелания, чтобы они сообщили на воле о том «прессе», которому подвергают заключенных «пятого корпуса». В ответ армяне очень дружелюбно попрощались с теми камерами, которые поддерживали с ними хорошие отношения, и пожелали своим товарищам по заключению свободы. Армянам запомнилось ошарашенное выражение лица Кахина, который привык, что заключенные выходят из его корпуса только вперед ногами, и вдруг увидел их в коридоре в «вольной» одежде. Напоследок их еще и впервые за много лет искупали в бане.
В целом процедура проводов смертников-армян носила такой торжественный характер, что кто-то из смертников даже иронично назвал ее «проводами Национальных Героев». Это было разительным контрастом в сравнении с тем «прессом», которому подвергались в то время смертники-азербайджанцы.
Надо отметить, что впитанный за 4 года заключения страх был так велик, что смертники-армяне поделились тайнами «пятого корпуса» лишь недавно. Несмотря на пройденный ими курс психореабилитации, они до сих пор считают, что единый советский КГБ еще жив и может до них дотянуться и в Армении. Именно поэтому я по их просьбе не называю здесь конкретных имен опрошенных мною армян.
