Несмотря на появление в "пятом корпусе" врачей, смертники, подорвавшие свое здоровье в период "пресса", продолжали умирать. Тут имеет смысл сказать пару слов о состоянии медицинского обслуживания заключенных.

Баиловская тюрьма имеет неплохую медицинско-санитарную часть, расположенную на втором этаже корпуса №2 и предназначенную для обследования и стационарного лечения 30 больных (раньше за счет "уплотнения" там могли поместиться и 45 больных). За определенную мзду или под большим внешним давлением туда могли быть помещены больные заключенные всех корпусов. Кроме пятого.

Как вспоминал один бывший смертник, за много лет его содержания в пятом корпусе заключенных отправляли оттуда на лечение лишь дважды, и каждый раз это кончалось плохо. Один раз больного по имени Фуад ("лезгин Фуад") из камеры №127 увели, и через 3 дня сообщили, что он умер. Второй раз некий Ахад из камеры №130, проявив невероятную энергию, каким-то чудом смог добиться перевода на лечение в Центральную тюремную больницу, где его поместили в штрафной изолятор и принялись в качестве "лечения" сильно избивать. За одну ночь его столько избивали, что он срочно "расхотел лечиться" и умолял вернуть его обратно. Наутро Ахада в тяжелом состоянии снова привели в пятый корпус. Войдя в камеру, он облегченно вздохнул и сказал: "Чем так "лечиться" в больнице, лучше умереть в камере". Он и умер вскоре, 9 февраля 1993 г., незадолго до последних расстрелов.

Обычно же смертников лечили не выводя из корпуса - в камерах или в старшинской комнате.

В период "общаглыга" (руководства "общаком") Рамиза было даже принято решение организовать "санитарную палату" в камере №132, куда собрали тяжело больных заключенных из всех камер. На их лечение выделяли деньги из "общего котла". Но все равно, заключенные этой камеры часто умирали, особенно после того, как Рамиз, увлекшись борьбой за свое привилегированное положение, запустил контроль над лечением больных. Первым из умерших стал некий Ильхам. Впоследствии, когда в корпус поступили русские наемники, их определили в эту камеру, а больных снова распределили по камерам.

За "пятым корпусом" был закреплен некий "доктор Джалал" - молодой мужчина в звании старшего лейтенанта, носивший очки. По воспоминаниям смертников, большой любитель денег, он продавал заключенным формально "бесплатные" лекарства, не отказывался и от "гонорара" за лечение. Несмотря на то, что его дипломной специальностью были кожно-венерические болезни, он слыл "профессионалом" во всех областях. Брался за лечение туберкулеза и даже обыкновенным лезвием для бритья делал хирургические операции.

Например, он удалил лезвием воспалившуюся брюшную грыжу и очистил рану от гноя заключенному по имени Мюнасиб из камеры №120. Вонь от гноя из этой язвы была так сильна, что ее почуяли даже в ближайших к старшинской комнате камерах. Через несколько месяцев, в августе-сентябре 1997 г., Мюнасиб умер в страшных мучениях от каких-то болезней. Некоторые связали эту смерть с проведенной до этого "операцией", отмечая, что такая же судьба, постигла и большинство других заключенных после хирургических "операций", проведенных "доктором"... Но, вне зависимости от квалификации врачей, справедливости ради надо принять в расчет, что если врачей все же вызывали к смертникам, то уже слишком поздно - тогда, когда логичней было бы звать священника. После побега Джалал появлялся в "пятом корпусе" очень редко.

Ненадолго задержался в тюрьме, но оставил о себе добрые воспоминания "доктор Ахмед" – высокий, крепко сложенный молодой мужчина. В отличие от грубияна Джалала, он обращался с заключенными вежливо и всячески старался им помочь, причем безвозмездно. Но это было мимолетное исключение из общего правила, и не случайно, что он в конце концов ушел.

Зато часто общался с заключенными ветеран тюрьмы "доктор Гамбар". Если точнее, он был не врачом, а фельдшером, делал заключенным уколы, раздавал таблетки от простуды. Говорят, впоследствии, его "нагрузили" еще и обязанностями тюремного кассира.

Обычно больные смертники не проходили серьезного стационарного обследования, им "на глазок" ставили приблизительный диагноз и, естественно, что при этом часто лечение велось неверно. Состояние заключенного постепенно ухудшалось. В таких предсмертных случаях к больному вызывали главного врача, майора Этимада[1]. Он назначал тяжелобольному рентгеновское обследование и, по его результатам, назначал те или иные дорогостоящие лекарства. О бесплатном лечении не шло и речи: из санчасти сообщали, что там нет этих лекарств, и материально нуждающиеся заключенные получить их не могли. Обращаться же к доктору Этимаду было бесполезно. В результате больные заключенные, несмотря на формально назначенное лечение, быстро умирали.

Несколько слов о самом докторе. Вот как описывает свою встречу с ним в Баиловской тюрьме один из будущих смертников, тогда еще подследственный.

"По команде Магомеда (зам.начальника тюрьмы, имя изменено) меня повели куда-то во внутренний дворик с бассейном. Остановились у последней решетки, приковали к ней лицом к решетке за поднятую руку наручниками. Рядом появился еще один офицер лет 45, тучный, невысокий. Магомед, появившись с дубинкой, выругался в мой адрес и принялся методично избивать.

Уже от первого удара меня как будто пригвоздило к решетке и перехватило дыхание от нестерпимой боли. Внутри все как будто расперло, и я подумал, что лопну. Не успел вдохнуть – последовал второй удар по спине между лопаток, затем третий, четвертый… Удары лишали чувства реальности, приносили адскую боль.

Мое мычание от боли были, по всей видимости, слышны и офицеру, стоявшему рядом и взиравшему на экзекуцию с хладнокровно-отрешенным взглядом. Уже после я узнал, что это был врач! И не просто врач, а начальник медсанчасти. Тот самый, кто подписывал фиктивные акты смерти узников пятого корпуса смертников, убитых или, вернее, забитых до смерти "прессовщиками" Кахина (старшина корпуса смертников, имя изменено).

Магомед успел приложиться к спине раз 20-25 в первом раунде, прежде чем решил перевести дух и вновь дать волю ругательствам. Выяснилось, между прочим, что он "хороший друг" с моим следователем, который поделился с ним кое-какими деталями дела и своим недовольством тем, что я запираюсь и не признаюсь в убийстве. Тем временем принесли вторые наручники и, зацепив за вторую руку, поставили на ноги мое обмякшее, висевшее тело.

На меня наваливаются, и перецепив наручники по-новому, приковывают меня спиной к решетке. Стою распятый, словно Христос. Магомед снова начинает молотить меня дубинкой, уже выбирая определенные участки тела.

Удары дубинкой по уже нывшему от боли телу словно пронзали током. Стало просто невыносимо. Чувствую – все плывет куда-то. Боль вдруг исчезла. Словно из бездонной бочки, послышался голос "врача»: "Всё, всё, говорю! Не надо больше, он уже у предела! Магомед, хватит с него на сегодня. Брось в камеру! Отойди от него!»

…Я не помнил, как и куда меня вели потом. Вернее, тащили, так как самому трудно было передвигаться".

В тот вечер (а избиение происходило после отбоя, около 10 вечера) заключенный дождался элементарного человеческого сочувствия не от врача, а от сокамерников.

Доктор Этимад, наряду со старшиной корпуса и начальником тюрьмы, действительно был одним из основных лиц, покрывавших факты насильственных смертей заключенных "пятого корпуса". О каждой такой смерти составлялся фиктивный протокол.

Если заключенный умирал в дневное время, в корпус приходил сам доктор Этимад, фиксировал смертный исход и "устанавливал" причину смерти. У него обычно было всего два диагноза – или туберкулез, или плеврит. Из города вызывался дежурный следователь прокуратуры, который приезжавл вместе с судебно-медицинским экспертом (а чаще без него), проводил дознание, после чего труп в сопровождении старшины отвозили в морг на вскрытие. Получив заключение судебно-медицинской экспертизы об отсутствии следов насильственной смерти, следователь писал заключение об отказе в возбуждении уголовного дела.

У сокамерников умершего брали объяснение. Точнее, его писали под диктовку старшины. Один из ветеранов "пятого корпуса", бывший свидетелем нескольких смертей, так описывает эту процедуру: "Я, Такой-то, содержался в этой камере с Таким-то такое-то время. Умерший Такой-то длительное время был подвержен тяжелой болезни. Несмотря на то, что врачи своевременно (ежедневно) старались его лечить, это не дало результата, и Такой-то умер в такой-то день". Такого же рода "объяснения" писали и бывшие в тот день на дежурстве контролеры. Камеру обмеряли, составляли акт (однажды кто-то даже сфотографировал!).

Если смерть происходила ночью, то вызывали дежурного по тюрьме офицера и фельдшера, а в остальном процедура была такой же.

Впоследствии, когда смерти заключенных участились, сообразительный Магомед заранее составил планы всех камер, и следователь часто даже не заходил в корпус, составляя акт прямо в его кабинете. Посещение переполненных, вонючих камер "пятого корпуса" было не самым приятным зрелищем даже для привыкших ко всему прокурорских работников.

Исключение составлял некий следователь лет за 50, заслуживший у смертников кличку "Беркут" за стремительную манеру ходьбы и "неудобные" вопросы, которым он осыпал Магомеда и Кахина: "Почему заключенный так исхудал? Откуда у него синяки и царапины? Как он умер?" Даже протокол осмотра камеры составлял на месте и дотошно допрашивал персонал. К головной боли тюремной администрации, очень часто случаи смертей попадали именно на его дежурство.

Естественно, что родственникам сообщали не реальную, а фиктивную причину смерти. Хотя, надо отметить, что некоторые заключенные умирали действительно от туберкулеза, но ему предшествовало повреждение легких систематическими избиениями. Да и перегруженность камер к этому тоже располагала. Больных размещали в одной камере со здоровыми, и те вскоре тоже заболевали…

Например, в камере №124 за время "пресса" от побоев и болезней трижды полностью вымирали все ее "жильцы". Мало того, что сама камера не отличалась комфортом – в бывшую "одиночку" 1,35х3,20 м впихнули 4 заключенных, так в ней после смерти инфекционных больных не меняли постельные принадлежности. Попавший туда весной 1996 г. заключенный обратил внимание на то, что матрас на нижней "шконке" был покрыт какой-то блестящей слизью. Оказалось, что несколько дней назад там умер от дизентерии один из смертников, но матрас так и не заменили и дезинфекцию камеры тоже не провели. Все постели буквально кишели вшами. К счастью для узника, его вскоре перевели в "буржуйскую" камеру, что спасло ему жизнь...

К находившимся на пороге смерти заключенным могли вызвать и "доктора Гюндюза". Будучи в звании подполковника, он характеризуется заключенными как очень грамотный врач. Однако вызывали его, как правило, только тогда, когда его профессионализм был уже бесполезным.

Один из бывших смертников вспоминал рядовой смертный случай в его камере: "Как сейчас помню, около 22 часов резко ухудшилось состояние моего пожилого сокамерника. Вызвали Гюндюза, бывшего в тот день дежурным по тюрьме врачом. Войдя в камеру, он осмотрел больного, затем, отозвав меня в сторону, негромко сказал, что в лечении уже нет смысла – больной умрет. Посоветовал до момента смерти уложить больного ровно, а после смерти – связать большие пальцы ног и челюсти, чтобы они не разошлись при окоченении. Сам же сделал два успокоительных укола больному, который громко кричал от боли. Мы эту ночь, можно сказать, и не спали. Наконец, в 3 часа ночи наш товарищ отмучился. Снова пришел Гюндюз с дежурным по тюрьме офицером. Проверили дыхание больного, после чего труп на носилках вынесли в коридор. А утром провели формальное актирование".

В "пятом корпусе" временами появлялись и другие врачи. Но вышеназванные задержались подольше и вообще как-то выделялись из общей массы баиловских "эскулапов".

Едва ли врачи, да и кто-то еще из тюремного персонала принимали на свой счет "Минимальные стандартные правила обрашения с заключенными"[2], гласящие, что "о физическом и психическом здоровье заключенных обязан заботиться врач, который должен ежедневно принимать или посещать все больных, всех тех, кто жалуется на болезни, а также всех тех, на кого было обращено его особое внимание".

Носившие форму и погоны врачи чтили субординацию, а точнее, карьерные соображения гораздо более свято, чем данную ими когда-то клятву Гиппократа. Особенно это сказалось в самый трудный период т.н. "пресса" (с октября 1994 по март 1995 г.), когда, по выражению свидетеля-смертника, "врачи как будто забыли дорогу в пятый корпус". На мольбы больных о помощи старшина корпуса Кахин издевательски отвечал, что "этому корпусу врач не положен". Кстати, Кахин от этой ситуации получил не только садистское удовлетворение, но и весомую материальную выгоду, так как стал единственным (и, добавлю, хорошо оплачиваемым) каналом получения лекарств.

Так что на фоне бесконечных страданий и безвременных смертей заключенных роль тюремных врачей выглядела почти декоративной. За очень малым исключением все они запомнились бывшим смертникам как мздоимцы и скорее "погонники"-полицейские, чем медики.

[2] Одобрены резолюциями Экономического и Социального Совета ООН 663С (XXIV) от 31 июля 1957 г. и 2076 (LXII) от 13 мая 1977 г.