Однажды, под вечер к нам подселили еще одного малолетку, ему было 16 лет, и звали его Лешка. Это был щуплый на вид и робкий по характеру паренёк. Своими канапушками он напоминал мне Антошку из известного всем мультика. Лёшка был застенчив и молчалив. Его посадили за то, что он украл из соседнего сарая мотоцикл. Бедный человечек, сколько же ему пришлось впоследствии пережить за этот кусок железа.

На следующий день мы пошли гулять в прогулочный дворик, и Кислый с Татарином всячески подшучивали над новобранцем. А тот еще больше замыкался в себе, не находя достойных ответов на их колкости. После очередной порции «яда» они перешли с ним на дружеский тон и этим расположили его к беседе. Между ними завязался такой разговор.

– Я смотрю, пацан ты смазливый, наверное, девчонок было у тебя до фига и больше, – сказал Кислый Лешке, делая вопросительную мину.

– Нет, у меня была только одна, мы с ней со школы дружим, – грустно ответил наивный Лёшка.

– Красивая?

– Да, красивая и еще добрая очень. Она мне в ИВС каждый день передачи носила, – опустил он свои большие глаза в пол.

– Повезло тебе! Сейчас таких девчонок найти трудно.

– Это точно, – тяжело вздохнул Лёшка.

– А вы целовались с ней или мамка не разрешала? – с лукавой улыбкой допытывался Кислый.

– Зачем нам спрашивать у мамы, целовались, конечно.

–Да ну?! – и на его лице блеснула улыбка. – Что-то я тебе не верю. Уж больно ты трусливый, – поддел Кислый.

– Это я здесь такой. Просто мне тут ещё непривычно, – ответил голос подростка.

– Так целовались, значит? Ты молодчина! А мне еще не приходилось. Значит, в засос целовались?!

– Ну, да, – пробился сквозь веснушки румянец.

– Так она девочкой была, когда ты с ней первый раз…, – и он сделал характерное движение.

Смущенный Лешка молчал.

– Да не стесняйся. Здесь все свои! Просто интересно от друга услышать, как это дело происходит? А то освобожусь, и не буду знать, как к девушке подступиться, – навязчиво приставал «Кислый».

– Да, девочкой была. Я у нее первый был.

– Сильно кричала, да?

– Не очень, – отвечал он, смущаясь.

– Говорят когда девчонка «целка», то ей вставить сложно.

– Нет, не сложно, просто нужно аккуратно,- сбиваясь ответил он.

– Ух, ты, интересно! Значит, ты и «лошадку кормил»? – с жаром спросил Кислый.

– Какую лошадку? – недоумевая, переспросил Лешка. – У нас только куры, была одна корова, да и та полегла по осени, – с душевным надрывом промолвил он.

– Ну, ты даешь, Леха! – смеясь, сказал Кислый. – «Лошадку кормить» это значит, девчонке между ног рукой водить.

– А-а, тогда да! «Кормил»! Как же без этого с ней любовью-то заниматься? Да и ей нравилось, – сказал Лешка, густо краснея.

– Ништяк! А дай руку понюхаю, – и он кинулся к нему. Но вместо этого ударил Лешку кулаком в лицо и тот упал. Из носа брызнула кровь. Тут же рысью подскочил Татарин, и начал, браня, пинать его ногами.

– Мразь, да ты с нами из одной миски жрал!

– Постой, братан, – остановил его Кислый. – Дома с ним поговорим! – и мы продолжили прогулку. Под палящим солнцем мы намотали несколько километров на кирзовые ботинки, не проронив ни слова. Было ясно, что Алешка попался в «капкан» и в скором времени его ждёт неминуемая беда. Он совсем паник, зажавшись в грязный угол и украдкой поглядывал на своих обидчиков. В его добрых, голубых глазах, как в чистых озёрах, застыла мольба, снисхождение. Но какое дело было до него жестоким малолеткам. Его маленький внутренний мир, обуреваемый леденящим ужасом и предстоящим позором, совсем никто не замечал. Он был всего лишь маленьким зэка, а не человеком с ранимой душой и пылким сердцем.

Вернувшись в камеру, Кислый начал домогаться к избитому и запуганному Лешке:

– Слушай сюда, чушок поганый! – и он влепил ему звонкую пощечину. – Ты рукой держался за бабскую манду, а это равносильно, что за чужой хрен! Значит, тебе место в петушатнике!

– Но я не знал, что этого делать нельзя, – со слезами на глазах произнес несчастный. –Это же было на свободе.

– И чё, что не знал?! По незнанке не канает что ли?! Типа один раз – не пи..рас? Готовь мыло, Алёнка! – И Кислый с Татарином заржали во все горло, их смех подхватил и батёк.

Мы со Славой стояли молча, не зная, что нам делать в этой ситуации. Но, прекрасно осознавали, что сейчас решается жизнь этого маленького безвинного человека. Понимали, что эту ужасную ошибку потом невозможно будет исправить. Вспомнив один разговор «взрослых» в ИВС, я попытался вмешаться.

– Подождите, пацаны. Я от «взросляков» лично слышал, что членом сейчас не наказывают. «Его», как наказание, отменили.

– О-о, «трамвай» решил за чморика заступиться, – ухмыльнулся Кислый. – Так его никто и не наказывает, а просто место указывают, на котором он по жизни должен находиться. Как говорится «петушки к петушкам, гребешки к гребешкам». А все остальное он по любви будет делать! Да, милый?! – погладил он Лешку по голове.

В глазах ребенка пылал неописуемый ужас и надежда. Они молили о снисхождении, но жестокий мир, в который его забросила взрослая рука, не знал пощады. Я был бессилен помочь ему, потому что еще не владел в полной мере тюремной софистикой. Только она – «хитросплетенная болтология» могла стать для него спасательным кругом. Я еще что-то говорил в защиту Алешки, но Татарин прервал меня:

– А ты чё за него заступаешься? – сделал он ко мне решительный шаг. – Может и ты не прочь подержаться за кунку?

– Нет, я не прочь подержаться за твою болтливую губу. – закипала во мне злоба. – Имей ввиду, Татарин, – положил я ему руку на плечо. – Если я сорвусь, меня в хате никто не остановит, как известно, «брага стоит долго, а через край пойдет – не уймешь!»/ И плевал я на ваших восставших трамваев, электрички и всё трамвайное депо, – закончил я взволнованно, давно усвоив себе правило – «лучшая защита – это нападение».

Ночью меня разбудили плачь и стоны. За занавеской туалета насиловали Лешку. Сначала это был Кислый, потом пошел Татарин, а вскоре, на мое удивление, и пухлый батёк. Поведение подростков хоть как-то оправдывалось их возрастом. Они имели неуемную сексуальную озабоченность и не устоявшуюся психику. Руководствовались ложным представлением о порядочности. Но батёк?! «Вот, мразь какая!» – скрипели от злости зубы, и сжимались кулаки. После этого я решил, во что бы то ни стало отомстить старому извращенцу.

Скажу, забегая вперед, через месяц Алешка повесился, не в силах больше терпеть унижения. Его утром нашли с петлей на шее за той же клетчатой шторкой, которая скрывала совершаемые над ним издевательства. Мне хотелось написать Лёшкиному соседу и судье такие слова: «Спите спокойно, дядя сосед, ваша собственность в безопасности. «Опасный вор», Лешка Белов «справедливо» наказан. Будьте спокойны и вы, Ваша Честь! Вы честно исполнили свой профессиональный долг, заключив ребенка под стражу».