В конце концов "старшие братья" лишили Рамиза "обшаглыга"
и, в качестве доброго совета, порекомендовали в качестве нового "общака"
некоего Гисмята из камеры №118, который недавно поступил в пятый корпус из Шувелянской
тюрьмы и представлялся кличками "Гена Барнаульский" и "Гена Золотой".
Об этом сообщили по всему корпусу.
Рамиз, чтобы и в этом случае иметь отношение к "общаку", тайно списался с Гисмятом, и тот перевелся в 123-ю камеру. Таким образом, 123-я камера автоматически становилась "общаковой хатой", а сидевшие в ней – "смотрящими за положением", которые пользовались определенными привилегиями. Этот поступок Гисмята вызвал новую волну непонимания и недовольства, теперь уже новым "общаком". Возникли смутные подозрения в сговоре нового "общака" со старым. И вновь никто не принял грев из бывшей "общаковой хаты", и заключенные потребовали ухода Гисмята из 123-й камеры.
Наибольшую активность и принципиальность в борьбе с амбициями Рамиза проявили Д. из камеры №132 и А. из камеры №130. Они собрали "ксивы" со всего корпуса и переслали "старшим братьям" в "шпонке" - послании типа малой бандероли: ксивы скручиваются трубочкой и оборачиваются в полиэтиленовую пленку, которую затем оплавляют и запаивают. Это обеспечивало сохранность корреспонденции, которую заглатывают и переносят в желудке. Уже одно это показывает, насколько тяжело было вынести письмо из корпуса.
Рамиз всеми силами пытался отмстить этой паре своих недоброжелателей. Похоже, он задумал плохое и в отношении Д., используя нового "общака" Гисмята. Тот, как потом заподозрили, должен был перейти в камеру к Д. и при первой возможности его убить.
Итак, Гисмят объявил по всему корпусу, что желает перейти в камеру №132, которая станет "общаковой". Решение пришлось всем по душе, как как Д. знали как "хорошего парня". Обрадовались, что Гисмят наконец-то взялся за ум.
Д. был авторитетным заключенным, более 40 лет от роду, несколько раз судимым до появления в "пятом корпусе" в сентябре 1993 г., и хорошо знавшим "понятки". Долгие отсидки сделали его бдительным, и он быстро раскусил намерения Гисмята. В 120-ю камеру к Гурбанали ушла "ксива" с описанием ситуации, с которой затем ознакомился и А. "Авторитеты" решили следить за Гисмятом, и теперь, когда Д. спал, один из сокамерников все время бодрствовал.
Однажды А. получил от Д. "ксиву" о том, что, по его наблюдениям, действия Гисмята напоминают поведение "обиженного" и что это надо обязательно выяснить. Причем он написал это при самом Гисмяте и тот якобы не протестовал. В корпусе сидел еще один смертник, пришедший из той же Шувелянской тюрьмы – некий Азиз [9] из камеры №125, который заявил, что Гисмят был самозванцем. При своем поступлении в корпус он представил себя как "вора". Вор с именем "Лоту Гисмят" действительно существовал, и о нем понаслышке знали в "пятом корпусе"… Но в "пятом корпусе", по словам Азиза, сидел не этот авторитет, а его тезка-"обиженник", и об этом дали знать "старшим братьям".
Если так, то не исключено, что Рамиз, собиравший "компромат" на заключенных, узнал о реальной "масти" самозванца Гисмята и с самого начала шантажировал его – сначала заставив перейти в свою камеру, затем – планируя провокацию против Д. Кстати, само тесное общение заключенных 132-й камеры с "обиженником", поданное в эффектном свете, тоже могло бы стать "компроматом" против "замаранных". Более чем странно, что не разбиравшийся в средствах Рамиз это не использовал...
Тем временем Гисмят почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Однажды под предлогом приема у руководства он вышел из 132-й камеры и больше туда не возвращался. Его поместили в камеру №118. А от "старших братьев" пришел ответ, что Гисмят действительно самозванец, и ему надо указать его место на "севере". Но в 118-й камере не было такого заключенного, который был бы на это способен. Гисмят явно знал, куда сбежать...
Впоследствии, чтобы выжить, он проявил себя и вовсе не с лучшей стороны, зарекомендовав себя "мутилой" и "стукачом", агентом своего земляка-старшины Кахина. Например, после побега, когда набрали людей в отремонтированную 132-ю камеру, через некоторое время его перевели туда же. Здесь он проявил себя не с лучшей стороны. Сначала он хотел спровоцировать Акпера (ныне покойного) к гомосексуализму. Тот резко вскочил с места и начал душить Гисмята. Заключенные их разъединили и Гисмяту опять нечего было сказать.
Заключенные перекрыли все возможные ходы, чтобы он не "стучал" Кахину. Во время техосмотра камеры, Гисмят лежал и не выходил в коридор, чтобы была возможность поговорить со старшиной с глазу на глаз. Однако зеки заставляли его выйти в коридор. В конце концов, Кахин разозлился и избил Гисмята дубинкой, а ещё через неделю перевел его в 119-ую камеру.
Страсти подогрел начальник режима Баиловской тюрьмы Г., который поклялся матерью, что он знает прошлое Гисмята, что он петух.
Но в истории с "самозванством" Гисмята остается много неясностей. Например, многие склонны не доверять свидетельству Азиза, во многих других ситуациях проявлявшего себя неискренним источником. К тому же, полагаться в таком важном вопросе на свидетельство одного человека явно не стоило.
Впоследствии всплыла и другая немаловажная деталь: выяснилось, что в Шувелянской тюрьме Азиз с Гисмятом сидели в одной камере и между ними произошла "разборка" с рукоприкладством, из которой победителем вышел Гисмят, бывший выше его ростом и обладавший атлетической фигурой.
Причиной была страсть Азиза к попыткам побега, которые ввиду их непродуманности неизменно проваливались. Гисмят не поддержал идею Азиза сделать подкоп, и был прав. На очередном техосмотре было обнаружено разрушение бетона, и обоих сокамерников поместили в карцер. По "поняткам", Азиз не должен был подставлять сокамерника и должен был взять ответственность за свой поступок на себя. В противном случае (как и произошло), он попадал в "косяк" и совершал "грех".
По какой-то причине, уже в Баиловской тюрьме, в следственном корпусе, с него "получил" общетюремный "положенец", известный "авторитет" Тофиг по кличке "Аждароглу". При этом "авторитет" использовал редкий уже в то время ритуал, нанеся лезвием один шрам по щеке Азиза, сверху вниз. Так что он скрыл, что был "битым" ("вурулмуш") и что вообще не имел права голоса в уголовной среде.
На закате Советской власти, Азиз получил большой срок по какому-то групповому делу, где, кстати, помимо краж, разбоев, убийства и пр. фигурировала и попытка побега. Уже тогда ему грозила "вышка", но он умудрился свалить вину на подельника – бакинского еврея, который благодаря ему попал в "пятый корпус".
Когда Азизу оставалось до "звонка" чуть меньше 11 лет, он записался в "добровольцы" и был послан воевать в Карабах в числе 700 уголовников. Оттуда через неполный месяц сбежал с автоматом и таким же зеком-"добровольцем". Вдвоем они совершили 7 разбоев с оружием, за что Азиз был признан особо опасным рецидивистом и получил расстрел. Вероятно, за этот "подвиг" с него и "получили".
Дело в том, что тогдашний министр внутренних дел Искендер Гамидов, впоследствии – политзаключенный, перед тем, как освободить уголовников, заручился "гарантией" со стороны воровских авторитетов. "Добровольцев" предупредили, что в случае дезертирства или новых преступлений, с них "спросят". Одного из первых таких дезертиров, карманника из Сумгаита, говорят, сразу повесили ("замочили") в той же Шувелянской тюрьме.
Так что, к слову говоря, свидетельства Азиза против Гисмята изначально не должны были иметь в уголовной среде какой-либо силы. А утверждения о "самозванстве" и статусе "обиженника" и вовсе не подтвердились.
Уже после этапирования в Гобустан Гисмят пользовался заметным авторитетом, особенно среди уголовников из Шемахинского региона, и никто не считал его "обиженником". Так что не исключено, что вся эта история было одноразовой провокационной акцией, чтобы свалить лидера ("человек человеку волк").
А проштрафиться перед уголовными авторитетами, которые передумали назначать его "общаком", Гисмят мог по другой причине. Дело в том, что при поступлении в корпус он расписал свой авторитет и подвиги в ярких красках, которые закономерно вызвали раздражение и ревнивый интерес. Среди них была и героическая история о том, как он пришел на разборку с противниками и броском гранаты убил двух и ранил еще нескольких. На деле же выяснилось, что у него действительно была "разборка", но посреди центрального рынка Шемахи. Брошенная им граната не причинила вреда противнику Гисмята, но зато убила и покалечила множество посторонних людей, в том числе убила женщину и, кажется, мальчика. По "строгим поняткам" это был "беспредел" и по одному этому он не должен был соглашаться на "обшаглыг", заведовать которым должен был "чистый парень"...
Не исключено даже то, что не Гисмят хотел убить сонного Д., а наоборот. Хотя Гисмят был сильнее каждого из сокамерников по отдельности, но во сне ("по соннику") они могли навалиться на него все вместе. Не этим ли объясняется поспешное бегство его в другую камеру? Злые языки говорили, что в спешке он даже уронил одну тапочку и ушел, ковыляя, полубосой... В целом он продержался в роли "общака" всего около 10 дней.
После этапирования в Гобустан, Гисмят опять взялся за старое. По словам свидетелей, он "начал шлёпать языком как "идейный". Он воспользовался тем, что камеры были двухместными и некому было дотянуться до него. И вообще, после "пресса" всем уже надоело доказывать что-то, после Баиловской бойни хотелось передышки и покоя. А Гисмят пользовался моментом, делился "гревом" и делал вид, будто душа горит к "бедолагам". Со стороны он смотрелся, как уважительный арестант, особенно среди земляков-шемахинцев, но те, кто знали его, просто не вмешивались - у всех были свои проблемы".
Гисмят умер от тюремных болезней уже после отмены смертной казни в 2001 г.
[8] «Гисмят» по-азербайджански – судьба, доля. [9] Азиз Кешлинский умер в 1995 г.
Рамиз, чтобы и в этом случае иметь отношение к "общаку", тайно списался с Гисмятом, и тот перевелся в 123-ю камеру. Таким образом, 123-я камера автоматически становилась "общаковой хатой", а сидевшие в ней – "смотрящими за положением", которые пользовались определенными привилегиями. Этот поступок Гисмята вызвал новую волну непонимания и недовольства, теперь уже новым "общаком". Возникли смутные подозрения в сговоре нового "общака" со старым. И вновь никто не принял грев из бывшей "общаковой хаты", и заключенные потребовали ухода Гисмята из 123-й камеры.
Наибольшую активность и принципиальность в борьбе с амбициями Рамиза проявили Д. из камеры №132 и А. из камеры №130. Они собрали "ксивы" со всего корпуса и переслали "старшим братьям" в "шпонке" - послании типа малой бандероли: ксивы скручиваются трубочкой и оборачиваются в полиэтиленовую пленку, которую затем оплавляют и запаивают. Это обеспечивало сохранность корреспонденции, которую заглатывают и переносят в желудке. Уже одно это показывает, насколько тяжело было вынести письмо из корпуса.
Рамиз всеми силами пытался отмстить этой паре своих недоброжелателей. Похоже, он задумал плохое и в отношении Д., используя нового "общака" Гисмята. Тот, как потом заподозрили, должен был перейти в камеру к Д. и при первой возможности его убить.
Итак, Гисмят объявил по всему корпусу, что желает перейти в камеру №132, которая станет "общаковой". Решение пришлось всем по душе, как как Д. знали как "хорошего парня". Обрадовались, что Гисмят наконец-то взялся за ум.
Д. был авторитетным заключенным, более 40 лет от роду, несколько раз судимым до появления в "пятом корпусе" в сентябре 1993 г., и хорошо знавшим "понятки". Долгие отсидки сделали его бдительным, и он быстро раскусил намерения Гисмята. В 120-ю камеру к Гурбанали ушла "ксива" с описанием ситуации, с которой затем ознакомился и А. "Авторитеты" решили следить за Гисмятом, и теперь, когда Д. спал, один из сокамерников все время бодрствовал.
Однажды А. получил от Д. "ксиву" о том, что, по его наблюдениям, действия Гисмята напоминают поведение "обиженного" и что это надо обязательно выяснить. Причем он написал это при самом Гисмяте и тот якобы не протестовал. В корпусе сидел еще один смертник, пришедший из той же Шувелянской тюрьмы – некий Азиз [9] из камеры №125, который заявил, что Гисмят был самозванцем. При своем поступлении в корпус он представил себя как "вора". Вор с именем "Лоту Гисмят" действительно существовал, и о нем понаслышке знали в "пятом корпусе"… Но в "пятом корпусе", по словам Азиза, сидел не этот авторитет, а его тезка-"обиженник", и об этом дали знать "старшим братьям".
Если так, то не исключено, что Рамиз, собиравший "компромат" на заключенных, узнал о реальной "масти" самозванца Гисмята и с самого начала шантажировал его – сначала заставив перейти в свою камеру, затем – планируя провокацию против Д. Кстати, само тесное общение заключенных 132-й камеры с "обиженником", поданное в эффектном свете, тоже могло бы стать "компроматом" против "замаранных". Более чем странно, что не разбиравшийся в средствах Рамиз это не использовал...
Тем временем Гисмят почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Однажды под предлогом приема у руководства он вышел из 132-й камеры и больше туда не возвращался. Его поместили в камеру №118. А от "старших братьев" пришел ответ, что Гисмят действительно самозванец, и ему надо указать его место на "севере". Но в 118-й камере не было такого заключенного, который был бы на это способен. Гисмят явно знал, куда сбежать...
Впоследствии, чтобы выжить, он проявил себя и вовсе не с лучшей стороны, зарекомендовав себя "мутилой" и "стукачом", агентом своего земляка-старшины Кахина. Например, после побега, когда набрали людей в отремонтированную 132-ю камеру, через некоторое время его перевели туда же. Здесь он проявил себя не с лучшей стороны. Сначала он хотел спровоцировать Акпера (ныне покойного) к гомосексуализму. Тот резко вскочил с места и начал душить Гисмята. Заключенные их разъединили и Гисмяту опять нечего было сказать.
Заключенные перекрыли все возможные ходы, чтобы он не "стучал" Кахину. Во время техосмотра камеры, Гисмят лежал и не выходил в коридор, чтобы была возможность поговорить со старшиной с глазу на глаз. Однако зеки заставляли его выйти в коридор. В конце концов, Кахин разозлился и избил Гисмята дубинкой, а ещё через неделю перевел его в 119-ую камеру.
Страсти подогрел начальник режима Баиловской тюрьмы Г., который поклялся матерью, что он знает прошлое Гисмята, что он петух.
Но в истории с "самозванством" Гисмята остается много неясностей. Например, многие склонны не доверять свидетельству Азиза, во многих других ситуациях проявлявшего себя неискренним источником. К тому же, полагаться в таком важном вопросе на свидетельство одного человека явно не стоило.
Впоследствии всплыла и другая немаловажная деталь: выяснилось, что в Шувелянской тюрьме Азиз с Гисмятом сидели в одной камере и между ними произошла "разборка" с рукоприкладством, из которой победителем вышел Гисмят, бывший выше его ростом и обладавший атлетической фигурой.
Причиной была страсть Азиза к попыткам побега, которые ввиду их непродуманности неизменно проваливались. Гисмят не поддержал идею Азиза сделать подкоп, и был прав. На очередном техосмотре было обнаружено разрушение бетона, и обоих сокамерников поместили в карцер. По "поняткам", Азиз не должен был подставлять сокамерника и должен был взять ответственность за свой поступок на себя. В противном случае (как и произошло), он попадал в "косяк" и совершал "грех".
По какой-то причине, уже в Баиловской тюрьме, в следственном корпусе, с него "получил" общетюремный "положенец", известный "авторитет" Тофиг по кличке "Аждароглу". При этом "авторитет" использовал редкий уже в то время ритуал, нанеся лезвием один шрам по щеке Азиза, сверху вниз. Так что он скрыл, что был "битым" ("вурулмуш") и что вообще не имел права голоса в уголовной среде.
На закате Советской власти, Азиз получил большой срок по какому-то групповому делу, где, кстати, помимо краж, разбоев, убийства и пр. фигурировала и попытка побега. Уже тогда ему грозила "вышка", но он умудрился свалить вину на подельника – бакинского еврея, который благодаря ему попал в "пятый корпус".
Когда Азизу оставалось до "звонка" чуть меньше 11 лет, он записался в "добровольцы" и был послан воевать в Карабах в числе 700 уголовников. Оттуда через неполный месяц сбежал с автоматом и таким же зеком-"добровольцем". Вдвоем они совершили 7 разбоев с оружием, за что Азиз был признан особо опасным рецидивистом и получил расстрел. Вероятно, за этот "подвиг" с него и "получили".
Дело в том, что тогдашний министр внутренних дел Искендер Гамидов, впоследствии – политзаключенный, перед тем, как освободить уголовников, заручился "гарантией" со стороны воровских авторитетов. "Добровольцев" предупредили, что в случае дезертирства или новых преступлений, с них "спросят". Одного из первых таких дезертиров, карманника из Сумгаита, говорят, сразу повесили ("замочили") в той же Шувелянской тюрьме.
Так что, к слову говоря, свидетельства Азиза против Гисмята изначально не должны были иметь в уголовной среде какой-либо силы. А утверждения о "самозванстве" и статусе "обиженника" и вовсе не подтвердились.
Уже после этапирования в Гобустан Гисмят пользовался заметным авторитетом, особенно среди уголовников из Шемахинского региона, и никто не считал его "обиженником". Так что не исключено, что вся эта история было одноразовой провокационной акцией, чтобы свалить лидера ("человек человеку волк").
А проштрафиться перед уголовными авторитетами, которые передумали назначать его "общаком", Гисмят мог по другой причине. Дело в том, что при поступлении в корпус он расписал свой авторитет и подвиги в ярких красках, которые закономерно вызвали раздражение и ревнивый интерес. Среди них была и героическая история о том, как он пришел на разборку с противниками и броском гранаты убил двух и ранил еще нескольких. На деле же выяснилось, что у него действительно была "разборка", но посреди центрального рынка Шемахи. Брошенная им граната не причинила вреда противнику Гисмята, но зато убила и покалечила множество посторонних людей, в том числе убила женщину и, кажется, мальчика. По "строгим поняткам" это был "беспредел" и по одному этому он не должен был соглашаться на "обшаглыг", заведовать которым должен был "чистый парень"...
Не исключено даже то, что не Гисмят хотел убить сонного Д., а наоборот. Хотя Гисмят был сильнее каждого из сокамерников по отдельности, но во сне ("по соннику") они могли навалиться на него все вместе. Не этим ли объясняется поспешное бегство его в другую камеру? Злые языки говорили, что в спешке он даже уронил одну тапочку и ушел, ковыляя, полубосой... В целом он продержался в роли "общака" всего около 10 дней.
После этапирования в Гобустан, Гисмят опять взялся за старое. По словам свидетелей, он "начал шлёпать языком как "идейный". Он воспользовался тем, что камеры были двухместными и некому было дотянуться до него. И вообще, после "пресса" всем уже надоело доказывать что-то, после Баиловской бойни хотелось передышки и покоя. А Гисмят пользовался моментом, делился "гревом" и делал вид, будто душа горит к "бедолагам". Со стороны он смотрелся, как уважительный арестант, особенно среди земляков-шемахинцев, но те, кто знали его, просто не вмешивались - у всех были свои проблемы".
Гисмят умер от тюремных болезней уже после отмены смертной казни в 2001 г.
[8] «Гисмят» по-азербайджански – судьба, доля. [9] Азиз Кешлинский умер в 1995 г.
