Оставалась оконная решетка.
В камере №131, по соседству с тем местом, откуда пытались сбежать Халид и Ханага, окно выходило на наружную стену примерно 5-6 метров высотой. По стене проходили электропровода, натянутые на железные кронштейны с изоляторами. Неподалеку, на углу каменного забора, на вышке дежурил часовой. Сигнализация на окне была неисправна, а часовые на вышке по ночам откровенно дремали.
По плану, сначала надо было выпилить решетку. Затем, забросив на кронштейн сигнализации самодельную веревку и закрепив второй ее конец за решетку, нужно было быстро перелезть через забор.
Чем пилить? Кто-то вспомнил рассказы старых зеков о том, что можно пилить железо зазубренным лезвием: обычное бритвенное лезвие, на котором ножницами нанесены зазубрины, успешно режет более мягкий металл железных прутьев…. Как это делать, продемонстрировал сокамерникам на практике умелый Игорь. После долгих дискуссий план был принят.
Приобрели пачку лезвий, зазубрили их ножницами, и Игорь взялся за дело. Немалых усилий потребовалось, чтобы перепилить 2-3 прута. Это было сделано уже к 10 августа, когда в камере, где уже было 4 зека, появился пятый – Джошгун.
А вскоре – не в первый и не в последний для них раз – заговорщикам улыбнулась удача. Где-то во второй половине августа 1994 г. в корпусе проводились ремонтные работы: меняли старую электропроводку освещения камер. Один из занимавшихся этим «шнырей» по неосторожности поломал ножовочную пилку. Увидев это в открытую «кормушку», зеки без особой надежды на успех попросили у «шныря» обломок полотна, пообещав вознаграждение. Оглядевшись по сторонам, «шнырь» убедился, что поблизости никого нет, и протянул в «кормушку» обломок длиной 20-25 см. За это ему перепало 100 манат – по тем временам, тюремная цена пачки сигарет «Congress» или «Vice-Roy».
Полотно разломали на два куска по 10-12 см, которые было удобно прятать от «шмона». Дело пошло веселее. Вскоре в первой решетке было выпилено окошко размером примерно 40х40 см. Оставался еще внешний ряд да еще «намордник» на окне с жалюзи.
Таким образом, к побегу подключились пятеро: помимо Игоря, в 131-й камере сидели Сулейман, Рамиз, Джошгун и Гейдар. Все они появились в «корпусе смерти» лишь в 1994 г.
Пятый сокамерник – Акиф по кличке «Чабан», в отличие от них, сидел подольше и имел больше веры в помилование. Начавшаяся работа по перепиливанию решетки сильно его нервировала. Чтобы не участвовать в побеге, он спровоцировал «разборку» с Гейдаром и перевелся в другую камеру. Возможно, что это было ему порекомендовано «общаком» Эльманом, который появился в 131-й камере под предлогом разборки конфликта.
Лезвие, смазанное маргарином, при движении по решетке издавало лишь легкий свист. Другое дело – ножовочное полотно.
Рассказывают, что соседняя 130-я «общаковая хата» по совпадению сама готовила похожий план. Через продажного надзирателя заключенные раздобыли кусок ножовочного полотна и принялись по ночам пилить металлические угольники решетки. В какой-то момент, вслушавшись в ночную тишину, заключенные вдруг услышали откуда-то по соседству похожие звуки. Откуда они шли – справа или слева, мешали определить решетка и жалюзи, но работали явно по соседству. «Общак» решил осторожно прояснить ситуацию.
Через несколько дней один из заключенных «общаковой» камеры пошел на свидание. Проходя мимо двери камеры №131, он, уже будучи настороже, обнаружил в ней странность – не только «кормушка», но даже «глазок» были занавешены изнутри тряпками. Для проверки догадки «смотрители общака» списались с доверенным человеком в камере №131 и получили закодированный ответ, что там действительно готовят побег.
Из «общаковой хаты» попросили подождать. Через некоторое время в камере появился сам «общак» Эльман Гурбанов под видом проведения «разборки» (там как раз в этот момент жестоко подрались Акиф и Гейдар). Он предложил бежать, объединившись с его камерой.
В «общаковой хате» тогда тоже сидело пятеро. Помимо самого «общака», это были Китабали, Эльхан, Ельмар и Сиявуш.
Это было предложение, от которого было трудно отказаться. Деваться было некуда – волчьи нравы в уголовном мире таковы, что при несогласии «строптивцев» могли бы и «сдать» надзирателям. Но при этом первоначальный план летел кувырком. Бежать через окно и забор десятерым было слишком рискованно. Отрезанную решетку закрепили хлебным мякишем и замаскировали следы распила.
Вместо этого решили сделать под нарами подкоп под стену, до которой было всего пара метров. Одни говорят, что эта очевидная идея, впитанная с мятежным духом графа Монте-Кристо, первой пришла в голову Акифу до того, как его перевели в другую камеру. Впоследствии, когда 2 камеры решили объединиться, то идея подкопа получила поддержку покойного «побегушника» Ельмара или одного из его сокамерников по «общаковой хате». Другие говорили, что ее подбросили заключенные одной из дальних камер (№125), где, скорее всего, с подачи того же «общака» некий Азиз затеял «мозговой штурм» с участием наиболее интеллектуальных и опытных заключенных на, разумеется, чисто «теоретическую» тему – как было бы возможно выбраться из «корпуса смерти». Третьи приписывали идею побега через туннель Игорю – он ведь имел недюжинные познания в военно-инженерном деле.
Как бы то ни было, перспектива быть застреленным на открытом месте внутри двора была лучшим аргументом в пользу туннеля. При этом под вопросом оставались такие «мелочи жизни», как не обвалится ли без подпорок свод прокопанного в баиловском песчаном грунте туннеля и, главное, куда ссыпать такое огромное количество грунта? Как пробить бетон? И т.п. После споров и обсуждений решили, что раз уж весь поселок веками стоит на этом грунте, то и туннель потерпит несколько недель и не обвалится.
Однако что было делать с толстенным бетонным полом? И опять нашелся Игорь – пол начали царапать бетонными гвоздями и электродами для сварки. Один из работников тюрьмы говорил мне, что для ускорения работы бетон якобы поливали кипятком, который выпрашивали у надзирателей. Один из заключенных также предложил греть бетон плиточной электроспиралью, а затем обливать холодной водой. Эти идеи были похожи на действия смертников, бежавших из одной российской тюрьмы в 2001 г., которые поливали бетон горячим насыщенным раствором соли, который разъедал верхний слой плиты...
Бетон был неармированный и не очень качественный. Довелось, правда, слышать и то, что именно в этом месте бетон якобы был тоньше и мягче. Но все равно на то, чтобы выковырятьнебольшой камушек, уходили часы лежания на холодном бетонном полу. Дело шло туго, и расковыряли лишь небольшое отверстие.
Наконец, решили рискнуть, и под разными надуманными предлогами в дополнение к ножовочному полотну закупили у «шнырей» (хозяйственной обслуги из числа заключенных) и «надзора» дюбеля, трехгранный напильник, точильный камень, пару электролампочек с кусками проводов. Отпилив от нар металлическую полосу и массивную ножку, сделали из них нечто вроде молотка и зубила и этим инструментом по вечерам начали долбить пол, расширяя дырку.
Нары ставили на «попа», один из заключенных садился у «кормушки» на «шухере», наблюдая за обстановкой. Остальные по очереди долбили бетон. Грохот стоял ужасный, но в камере №119 напротив громко орал незаконно пронесенный в корпус приемник «Хазар», который ловил всего лишь 2-3 местные средневолновые радиостанции, низкопробные передачи которых многих раздражали. Из различных камер неслись громкие ругательства в адрес незадачливых «ди-джеев». Кроме того, в коридоре стоял громкий шум от ругани заключенных – шло вечернее «заседание Милли Меджлиса», темой которого были тогда претензии бывшего «общака Рамиза» на место Эльмана.
Другим претендентом на место «общака» был 26-летний Мюнасиб, которого лоббировала группа зеков во главе с рецидивистом Азизом (тем самым, что «подсидел» Гисмята). Сам Азиз не хотел брать на себя ответственность за «общак», т.к. в случае неудачи он бы терял не только свой статус «авторитета», но и мог бы попасть под «крест», как тот же Рамиз. Мюнасиб же был впервые осужден, молод, амбициозен, так что был идеальным кандидатом на роль карманного «общака». Не исключено, что эти споры провоцировал сам Эльман со своей камерой, чтобы замаскировать шум.
Постовые от всего этого шума уходили к входной двери, а то и вовсе отсиживались в старшинской комнате. Но не все. Если в смену выходил бдительный надзиратель, например, Ислам, то в такие дни работу приходилось прекращать. Но таких оставалось всего 2-3, остальные были неопытными новичками, идущими на поводу у зеков.
Заключенные-свидетели того времени отмечали, что грохот от ударов действительно был слышен и в других камерах, и снаружи. Кое-кто из них, и не один раз, обращал внимание надзирателей на посторонний шум, но без толку. Контролёрам корпуса даже неоднократно звонили охранники с расположенной поблизости вышки, предупреждая, что «заключенные разрушают корпус, звук слышен даже отсюда».
Несколько раз в этой связи, сориентировавшись по звуку, в камеру №131 заглядывали с расспросами надзиратели. Но «шмона» не проводили.
Заговорщики нашли оригинальное объяснение звукам ударов. Каким-то образом в камеру №131 попала большая кастрюля, даже не алюминиевая, а железная эмалированная, которая нещадно эксплуатировалась для приготовления и разогревания пищи на разложенной на бетонном полу электроспирали. В конце концов она прохудилась. Заклепыванием этого отверстия удалось объяснить шум один раз. Другой раз надзирателям показали расплющенную алюминиевую ложку. В ее центре делалось отверстие для гвоздя, а ручка укорачивалась и загибалась в виде крючка. Прибив такую штуковину к стенке, получали самодельную вешалку для вещей. Под такое дело можно было разжиться и парой бетонных гвоздей-дюбелей. Третий раз надзирателям заявили, что якобы Китабали отрабатывает на стенке приемы каратэ...
Под стук мисок и долбили пол. Этот шум в целом продолжался несколько дней, пока в полу не выдолбили достаточную пробоину. А с учетом времени на царапанье бетона гвоздями и вынужденных перерывов в работе вся «операция» заняла почти три недели.
Каменную крошку и грунт первоначально промывали в туалетный сток. Стоки всех камер выходили в общий открытый желоб, проходивший вдоль стены. У конца желоба, где вода сливалась в канализационный колодец, был сделан порожек, который должен был задерживать камни и другие подозрительные предметы. Сток ежедневно осматривался надзирателями. В данном случае канализационный колодец располагался неподалеку от камеры и опасность засорения туалета была минимальной.
Наконец, в 15-сантиметровом слое бетона проделали дыру, достаточную для того, чтобы в нее пролез человек. Металлическую арматуру порезали тем же ножовочным полотном. Неприятным сюрпризом был крепкий слой под бетоном, едва ли не крепче гранита. 10-12 ударами самодельной кувалды еле-еле удавалось отбить от него маленький кусок (именно в это время солдаты с вышки начали звонить в корпус).
После этого взялись за перегородку между двумя камерами. Наименее приметным местом, не просматриваемым через глазок и «кормушку», был угол над «севером». Звуки от разрушения перегородки были даже громче, чем от долбежки пола, и сотрясали весь корпус. С двух сторон, из 130-й и 131-й камер, расшатав камни-кубики, сделали отверстия в смежной стене. Впоследствии камни укладывали на место и дыры для маскировки заклеивали газетой.
И настал день, когда через маленькую дыру между камерами каким-то образом пролез достаточно полный Китабали (за солидный размер бедер его в шутку прозвали «Дямяйали» от азерб. «дямяк» – тюфяк). Осмотрев дыру в бетоне и метровое углубление в грунте, он обрадовался – фактически самая сложная часть работы была сделана!
Более того, вдруг выяснилось, что стенка между камерами была не сплошной, а двухслойной, для того, чтобы заключенные не перестукивались. Это был настоящий подарок судьбы – в дальнейшем в простенок ссыпали вынутый грунт и мелкие камни из подкопа. Крупные, которые не лезли в простенок, приходилось закапывать прямо в подземном ходе. Подкоп углубили примерно до 1,5-2 метров в глубину и прокопали до 3-4 метров в длину.
Работали все. Из наволочек, маек, другой одежды были сделаны мешки для грунта, который выбирали ложками и железками. Часто от собственного веса влажной земли такие «мешки» рвались, и их тоже приходилось бросать в простенок. Когда простенок заполнился грунтом до потолка, то часть грунта собрали в матрас, другую – насыпали под шконку
Единственно, кто уже не мог работать в подкопе – Игорь. От долгих часов лежания на бетоне во время долбежки пола он подхватил простудное воспаление кишечника. Сидя на нарах, чтобы как-то помочь товарищам, он скручивал из тонкой фольги от чайных пачек самодельные провода и изолировал их кусками полиэтиленовых пакетов. «Провода» вместе с лампочками использовались для того, чтобы подсвечивать в подкопе.
Однако болезнь прогрессировала. Игорь, начитавшийся книг по восточной медицине, решил лечить воспаление кишок лечебным голоданием, но вместо улучшения довел себя до тяжелого состояния. Именно тогда Эльман, испугавшись за судьбу побега, якобы решил его придушить во сне и спрятать труп в простенке. Уже после побега «общак» якобы сам поведал Игорю, что лишь двое его товарищей были против такого выхода, аргументируя это тем, что «Игорь же врача не зовет и, подлечившись, пойдет на поправку».
Можно, в принципе, было понять и «общака». Если «братва» заподозрила Игоря в том, что он хочет «заложить» участников побега, то в условиях, когда не было прогулок, зеков не выводили на поверку, а свидания дозволялись раз в месяц (а к Игорю вообще никто и не приходил), единственным путем выйти из камеры было либо устроить шумную «разборку», либо заболеть. Подкоп зашел уже настолько далеко, что после его обнаружения ничего хорошего его участникам не светило.
И самоотверженная смерть Игоря в результате лечебной голодовки, и его убийство одинаково были бы во вред задуманному, т.к. в камеру бы обязательно пришли за его трупом и могли бы при этом обнаружить подкоп. Так что единственным выходом из этой тупиковой ситуации было прозрачным намеком припугнуть Игоря. Кстати, некоторые из «побегушников» так и утверждают, что это была «шутка», а другие, что «такие разговоры велись, но не всерьез, только, чтобы напугать Игоря, чтобы он бросил свою голодовку и поел».
Скорее всего, заключенные действительно испугались за судьбу побега и решили таким необычным способом сагитировать Игоря серьезно лечиться. Как бы то ни было, Китабали уговорил товарища прекратить голодовку и пить сладкий кипяток и чифир. В результате за несколько дней до побега самочувствие больного слегка улучшилось, он даже кое-что поел впервые за пару недель и был спасен (если не от болезни, то от расправы)…
«Общак» Эльман оказался плохим организатором работ. Шли постоянные споры, кому где работать, царила неразбериха и порою дело стояло на грани провала. Например, однажды Эльман с Китабали наглотались «колёс» (наркотических таблеток) и три дня были в наркотическом тумане…
Наконец, добрались до наружной стены и, подкопав ее, дошли до асфальта. Подготовка побега дошла до завершающей стадии. Встал вопрос о том, что делать, и куда бежать. Договорились вместе добежать до границы, а там разбегаться на свое усмотрение.
Деньги и гражданская одежда в камерах были, но, как оказалось, не у всех. «Общак» обещал обеспечить ими всех, но так и не выполнил обещания. Так что в результате неимущим (а это были простые заключенные из камеры №131) пришлось выбираться в грязном спортивном костюме и без копейки денег.
В подкопе в последний день, 30 сентября, работали трое – Эльман, Китабали и Сулейман. Как выяснилось, «общак» полез в подкоп с задней мыслью. Уже имея информацию о том, сколько реально осталось работы (а нужно было всего-то взломать асфальт!), троица убедила товарищей, что в подкопе работы еще на час и что, завершив ее, они позовут остальных. На деле же это был трюк, чтобы сразу же убежать и, таким образом, обеспечить себе отрыв от остальных. И только разгильдяйство охранников не позволило им вовремя обнаружить дыру около забора и предотвратить побег остальных.
Узнав, что «общак» уже «рванул», оставшиеся трое заключенных из его камеры, не соблюдая очереди, толкаясь и ругаясь, дружно исчезли в туннеле. Затем по 1-2 человека через туннель выбрались остальные четверо заключенных из 131-й камеры.
Один из участников побега рассказывал потом сокамерникам: «Было страшно, но я все-таки решил рискнуть. Когда вылез за тюремную стену, увидел небо над головой без тюремных решеток и вдохнул воздух свободы - почти сладкий после камерной вони, то впервые после приговора, не понял даже, а всеми чувствами ощутил, как много я потерял в своей жизни!».
