Между тем возникает ряд очень существенных вопросов. Например, чем объяснить факт прекращения технического досмотра камер в начале 1994 г.?
Обычно по понедельникам каждую камеру осматривали, простукивая стены, осматривая пол, решетки на окнах, чтобы предотвратить возможность побега. А тут вдруг эти осмотры внезапно прекратились и не проводились в течение 7 (по другим данным, 11) месяцев. «Шмонщики», однако, продолжали исправно заносить в журнал отметки о якобы проведенных технических осмотрах камер. А заключенным пригрозили, чтобы они в случае чего говорили, что техосмотр камер проводился ежедневно.
Более того, в течение 8 месяцев заключенных, которые и без того были по закону лишены прогулок, даже не выводили мыться в баню. Случалось, что вредные надзиратели даже перекрывали воду в камеры, не давая заключенным возможности как-то обмывать тело и там.
Зеков из камер не выводили даже на положенную утреннюю поверку, считая через глазок в двери. Когда приходил адвокат, поступала передача или же необходимо было вывести заключенного на свидание, контролеры открывали дверь, но внутрь не заходили.
Хотя был и полуанекдотичный случай. Когда начальник режимной части Газанфар посреди подготовки побега зашел в 131-ю камеру в связи с переводом из нее Акифа, он сидел именно на правых нарах с отпиленными ножками – и ничего не заметил: ни отпиленных ножек, ни перепиленной решетки. Хотя, возможно, этот случай относится к 23 сентября 1994 г., когда за неделю до побега, выводили на свидание Джошгуна, но камеру так и не осмотрели.
«Шмоны» вообще в тот период проводили чрезвычайно редко, только когда в камерах были конфликты или было конкретное подозрение. Часто при шмонах находили запрещенные предметы вроде ножей и карт. Например, у того же Азиза из 125-й камеры в апреле 1994 г. обнаружили и отняли заточку, сделанную из нержавеющей стальной ложки.
Так что же это было? Есть мнение одного из бывших смертников, что «подкоп был заранее спланированной провокацией» администрации, для того, чтобы иметь возможность в отместку поиздеваться над заключенными.
Но надзиратели и так безнаказанно издевались над заключенными, в то время как побег остаться для охранников безнаказанным не мог. В результате уволили и старшину корпуса, и начальника тюрьмы, и его заместителей. И причем есть внушающие доверия свидетельства, что такой поворот дела был для них неожиданным, вызвал у них неподдельные шок и злость.
Побег-то остаться незамеченным не мог, но вот своевременное обнаружение подкопа могло бы принести начальству лавры и обосновать репрессии против смертников. Отсюда вытекает еще одна версия о запланированной провокации: администрация не только знала о подготовке побега, но и создавала для этого все условия, ожидая, что «сетка» - кто-то из «побегушников» или тесно связанных с ними заключенных даст сигнал, когда подготовка побега зайдет уже достаточно далеко. Но почему-то этот сигнал не был подан, а сама администрация, видимо, не предполагала, что работа по подкопу может завершиться так быстро. На этот счет у заключенных существуют даже некоторые конкретные и внешне вполне убедительные догадки.
Если это так, то почему «сетка» вовремя не подала сигнал? Сторонники этой версии обычно кивают на случай с побегом из СИЗО Министерства Национальной Безопасности (Р.Газиев, А.Гумматов и др.). Там якобы исполнитель заказа об убийстве этих заключенных при попытке к побегу в последний момент решил сам сбежать с ними, опасаясь, что и его, как ненужного свидетеля, потом тоже «уберут». Точно так же мог рассудить и агент администрации, тем более что при любом раскладе он оставался смертником, т.е. человеком, расстрел или смерть которого не вызвала бы много вопросов. Понятно, что власти тем более должны были «убрать» такого ненужного свидетеля, если бы он их так подло подвел.
Другим, не вызывающим подозрение способом обнаружить подкоп могла быть начавшаяся за пару недель до побега «переброска» смертников в «малолетку». До камеры №131 добрались бы уже через несколько дней, и если бы подкоп велся бы не такими ударными темпами, то его бы гарантированно обнаружили. Почему же зеки опередили предполагаемый график работ? Очевидный ответ лежит в смене способа удаления грунта. Если, как в начале, грунт и мелкие камушки смывали бы в канализацию, то таким темпом работа не могла вестись быстро – в кране часто не было воды, да и большое количество грунта постепенно могло забить канализационный сток. Пустота в стене смогла решить эту проблему. Отметим, что эту пустоту не обнаружили бы, если к «побегушникам» не присоединилась «общаковая хата». Поэтому приходим к выводу, что оставшееся незамеченным для администрации присоединение к побегу камеры №130 тоже могло кардинально изменить ситуацию, изменив скорость ведения подкопа.
Разновидностью версии о запланированной провокации является ходивший тогда слух, что один из заместителей начальника тюрьмы Рагифа Махмудова якобы «положил глаз» на его кресло и всячески «подсиживал» своего начальника. Он якобы был основным лицом, во время В.Махмудова решавшим проблемы «пятого корпуса», имевшим там своих «сеток» и вообще отвечавшим за его безопасность. О подкопе знали или догадывались по меньшей мере в некоторых других камерах, и непонятно, как эта информация могла пройти мимо внимания внутрикамерной агентуры. Понятно, что непосредственный устный приказ «шмонщикам» прекратить осмотры камер, если он был, мог исходить лишь от того, кто закрывал глаза на сообщения «сеток».
Кстати, прекращение технических осмотров камер совпало по времени с увольнением заместителя начальника по режиму Вячеслава Вавира. Сын латышского стрелка, он был педантичным службистом и едва ли допустил бы побег. Снятие его с должности в конце 1993 г. произошло незаконно, в обход начальника тюрьмы, и в свое время вызвало много толков. Похоже, что его тоже подсидели. Сменивший его Газанфар относился к службе достаточно халатно.
Еще одна версия состоит в том, что коррупция персонала дошла до такой степени, что заключенные якобы полностью взяли власть в корпусе и что хотели, то там и делали. Так, заключенные-ветераны припоминают, что Рамиз, бывший «общаком» в момент отмены «шмона», хвастался, что именно он якобы договорился с «надзором» не беспокоить заключенных через своего родственника-«шмонщика». Армяне прямо утверждали, что «Газанфару дали деньги, и потому шмонали очень редко». Да и наличие множества неположенных в корпусе предметов тоже о чем-то говорит. При редких в то время выборочных техосмотрах («шмонах») находили даже ножи!
Другую версию, которую можно считать официальной, высказал один из офицеров Баиловской тюрьмы, объяснив мне это тем, что камеры к моменту прекращения осмотров были многократно перегружены. Смертники, пережившие в феврале 1993 г. шок от жестокого расстрела смертников прямо в камере, якобы были до предела озлоблены и могли решиться на отчаянный шаг.
Насколько обоснованно это мнение? Вспомним, что в 15 камерах «пятого корпуса», с учетом исполненных приговоров и «естественной» смертности, перед побегом действительно содержалось около 70 заключенных, по 4-5 человек в двухместном помещении. Многие из них сидели там уже не первый год – некоторые с 1990 года, без какой-либо серьезной надежды на помилование, с ужасом наблюдая, как уходят из жизни сокамерники.
При том скудном пищевом рационе и повальных болезнях как-то трудно поверить, что заключенные могли бы оказать сильное сопротивление. Но, с другой стороны, отчаяние удесятеряет силы – вспомним восстания в фашистских концлагерях, когда заключенные, случалось, буквально перегрызали глотки охранникам. Некоторые из заключенных-«беспредельников» в период воровской вольницы также оскорбляли надзирателей, кидались в них подручными предметами, даже поднимали на них руку, что по закону было непозволительным ни до, ни после побега. Впоследствии рассказывали и о планах захвата заложников.
Однако трудно понять, почему смертники так озверели через много месяцев после последних расстрелов. И потом: при всей тяжести преступлений, за которые они попали в «пятый корпус», не все же они были такими уж агрессивными. Встречались и доходяги, и вполне добродушные по природе люди - почему боялись зайти к ним? Ведь техосмотры прекратились повсеместно, а не только в камерах, где сидели самые физически крепкие или самые отчаянные заключенные. А главное: что же случилось с этими опасными извергами, что после побега никто из них даже не попробовал оказать малейшее сопротивление буквально сживавшим их со свету «прессовщикам»? Неужели их так придавило коллективное чувство вины за побег?
Наконец, имеет право на существование и наиболее простая версия о халатности персонала. Если раньше в корпус смертников направляли самых опытных, тренированных надзирателей, то в 1994 г. из опытных, со стажем надзирателей оставались всего 2-3. Именно в их смену долбежные работы останавливались.
Мало того, «молодняк», как будто специально, набирался из слабохарактерных, пугливых и бестолковых надзирателей. Наглые заключенные, наподобие Сары Асима, Китабали и пр., быстро это поняли, и буквально издевались над такими контролерами. Те приходили на службу как на пытку и часто предпочитали вообще отсиживаться в дежурном помещении.
Кстати, уже после побега, когда тем же надзирателям развязали руки, вчерашние «крутышки» после 1-2 ударов дубинкой ползали у них в ногах. Но это было уже после. А тогда, заслышав громкие удары по бетону, надзиратели позволяли обманывать себя сказкой, что «Китабали отрабатывает на стенке удары каратэ»...
Истина, как всегда, лежит где-то посредине. Возможно, ее установлению помогло бы рассекречивания материалов официального расследования по делу, доступ к которым независимым исследователям пока закрыт.
